Однако Йоко, как и всегда прежде, была уверена, что ее пустят: всемогущий Джон Леннон убедит Джорджа, и тот позволит ей петь. Джон разрывался на части. Он хотел быть на стороне жены — но понимал точку зрения Харрисона. Они с Джорджем разругались, что было неизбежно, и Джон вернулся в свой номер с плохими новостями. Йоко метала гром и молнии. Сильная женщина, она не могла смириться с поражением. Ей казалось, что Джон недостаточно хорошо за нее бился.
Они ссорились несколько часов, Джон швырялся мебелью, но вскоре уже не мог этого выносить и просто ушел. Он вызвал такси, отправился в аэропорт и сел на первый самолет в Париж, оставив Йоко, которая все еще считала, что Джордж уступит.
Только на следующий день она признала поражение и по совету Аллена Клейна полетела обратно в Лондон. На следующий день они с Джоном вернулись в Титтенхёрст-парк, помирились и выступили с публичным заявлением о том, что и не собирались уезжать из Англии, где на следующей неделе предстоял выход британского издания «Грейпфрута». О ссоре никто не упоминал. Они придумали историю и держались ее, хотя оба знали, что это неправда. Переписать историю — это всегда было в духе их отношений. Они решили опереться на версию событий, наиболее подходящую для них и для того, как они представляли другим свою жизнь — как идеальную, пусть и нестандартную, любовную историю, — и будут придерживаться ее и закрашивать любые изъяны и нестыковки.
Жаль, что Джон пропустил концерт для Бангладеш, организованный Джорджем. Ему бы понравилось, да и само мероприятие бы только выиграло. Но для Джорджа было даже лучше, что Леннон там не появился. Это был важный момент: рок-музыка нашла новую благую цель, и Джордж, так долго бывший младшим партнером в
Джон и Йоко оставались в Титтенхёрст-парке всего несколько недель. Несмотря на гору денег, которую Джон потратил на особняк и сады, родным этот дом им не стал. Йоко там скучала, как некогда в Кенвуде. Она была рождена для мегаполиса. Да и Джон тоже всегда любил быть там, где бьется жизнь.
В августе 1971 года они с Йоко вернулись в Нью-Йорк. Этот город Йоко считала домом. Оставив Англию и даже не оглянувшись, Джон почувствовал, что наконец-то начинает все с чистого листа, полностью сбросив свою битловскую кожу и все, что та за собой влекла. Он никогда не вернется — хотя все время собирался, целых девять лет. И он больше никогда не увидит Мими.
56. «…Америка — это Римская империя, а Нью-Йорк — это Рим. Я и Нью-Йорк — в едином ритме»
С того момента, как они с Йоко переехали в апартаменты на семнадцатом этаже отеля St. Regis на углу Пятой авеню и 55-й улицы, Джон влюбился в Нью-Йорк. Он любил постоянный грохот города, энергию, смешение народов, архитектуру и, если в общем, — любил непрестанное биение городского сердца, где день сплетался с ночью и ни на миг не умолкал телеэфир. Леннон не раз повторит: «Живи я во времена Римской империи, так только в Риме. А где еще? Сегодня Америка — это Римская империя, а Нью-Йорк — это Рим. Я и Нью-Йорк — в едином ритме».
И с выпуском пластинки «Imagine» 9 сентября, и синглом, уже давно бывшим в плейлистах диджеев, он вдруг понял, что почти так же, как в 1964-м, когда
«Йоко «продала» мне Нью-Йорк, — скажет он позже, ударяясь в романтику. — Она была здесь бедной. Знала тут каждый дюйм. Она водила меня по улицам, паркам и площадям, мы осматривали все потайные уголки. Можно сказать, я влюбился в Нью-Йорк прямо вот так, на перекрестке».
Он снова преувеличивал. Да, они купили пару велосипедов — так, поездить по окрестностям, — но никогда не уходили далеко от лимузина. И все же он привязался к Нью-Йорку намного сильнее, чем к Лондону, и они с Йоко сразу начали утверждать себя не как рок-звезда с богемной женой, но как пара авангардных кинорежиссеров.
Из Титтенхёрст-парка начали прибывать сундуки, и дополнительные апартаменты, снятые в отеле St. Regis, стали пристанищем для газет, журналов, кип фанатских писем и плакатов, а также пленок, видеотехники, оборудования для видеомонтажа и копировального аппарата. Вскоре чета уже наняла целую команду — управлять их разнообразными проектами, и, когда Джон купался в роскоши американского гостеприимства, такие кинозвезды, как Фред Астер и Джек Пэланс, согласились мелькнуть в их фильмах. «Ты только посмотри, — сказал он мне, достав письмо из груды. — Университет в Теннесси предлагает мне шестьдесят тысяч долларов за то, чтобы я там просто поговорил. Просто поговорил! Мне даже петь не нужно. Это невероятно! И такие приглашения приходят каждый день».