Быть Джоном Ленноном

Одно из таких приглашений, номинально для Йоко — хотя он знал, что на самом деле хотели видеть его, — уже было принято. В Художественном музее Эверсона в Сиракузах, на севере штата Нью-Йорк, планировали ретроспективу ее работ под названием «This Is Not Here»[150]. Однако была проблема. Большая часть искусства Йоко была в форме инструкций и хеппенингов, таких, как пресловутое «мешкование», когда несколько человек сидели и смотрели, как она забирается в мешок. Правда, у нее было несколько фильмов, но не все они подходили для широкой публики. «Задницы» еще могли бы прокатить, но вряд ли музейный худсовет дал бы зеленый свет пенису Джона в «Автопортрете». И в таком случае как лучше всего заполнить огромное музейное пространство?

Йоко говорила: «Не нужно быть художником, чтобы творить искусство… это просто расположение духа», — и именно в этом ключе и нашлось решение. Джон и Йоко отправили послания всем знаменитостям, каких знали, и пригласили их поучаствовать в качестве приглашенных художников — сделать свой вклад в выставку в рамках общей темы «фрагменты воды». Сам Джон задал тон шуткой — наполнил водой пластиковый пакет, который назвал «Мочевой пузырь Наполеона», Джордж Харрисон прислал бутылку с молоком, а Боб Дилан — экземпляр своей пластинки «Nashville Skyline» в аквариуме. Были, конечно, и некоторые из лучших творений Йоко — «Вечные часы» без стрелок и шахматы, где все фигуры были белыми и потому в них невозможно было играть.

Но в основном было много воды, и в день открытия тысячи студентов, большинство из которых, возможно, никогда в жизни не были на художественной выставке, заполнили галерею, надеясь увидеть битла. Они увидели. Джон, в свой тридцать первый день рождения, мелькал повсюду и расхваливал жену.

«Я поспорил с Йоко на тысячу долларов, что до конца этого года кто-то где-то напишет статью, в которой действительно поймет ее работы, — сказал он мне. — Я не имею в виду ту заумную хренотень, которую писали про мои пластинки те, кто их любил, но не понимал. Я о такой статье, где автор на самом деле знает, о чем говорит. Если никто этого не напишет, придется написать самому».

Я наблюдал за ним в тот день — за тем, как он спешит, все крутится среди студентов, и я видел его жалкую, слабую сторону. То больше не был Джон Леннон, знаменитый рок-певец. То был Джон, который пытается казаться интеллектуалом и ради жены едва ли не заискивает перед профессурой из Сиракузского университета, что толпилась вокруг в надежде хотя бы перехватить взгляд битла.

Лишь Йоко могла судить, оправдала ли выставка ее надежды на успех — но вероятно, нет, не оправдала. С таким количеством воды, которая выплескивалась на пол, много кто промок. А некоторые из фанатов, проникшие под видом студентов, не смогли не прихватить домой парочку экспонатов на память о том дне, когда Джон Леннон оказался в Сиракузах.

На следующий день, нацепив свою протестную каску, в сопровождении каравана телевизионщиков, радиоведущих и газетных репортеров, Джон настоял на посещении крошечной резервации индейского племени онондага, которое, как ему сказали, выступало против строительства дополнительной полосы на трассе, проходившей по их земле, — и там, скупая всю лавку деревенских сувениров, сказал удивленным жителям, что в детстве «всегда был за краснокожих», когда играл в ковбоев и индейцев в саду на заднем дворе дома на Менлав-авеню. Возможно, реплика вышла слегка покровительственной. Но, судя по воспоминаниям Мими, это было правдой.

Возможно, он и не добился того, чтобы индейцев племени онондага пригласили на шоу Дика Каветта, но его визит никому не повредил. Дополнительную полосу на трассе так никогда и не построили. Если Джон о чем и знал, так это о силе известности и славы.

Он вряд ли мог бы сделать больше, продвигая карьеру Йоко и играя с ней на публике влюбленную пару, но она знала и о том, как резок он бывает иногда. Да, отель St. Regis был неплохой базой, но только на пару месяцев, и что им действительно требовалось, так это дом в Нью-Йорке. И Джон, услышав, что в величественном многоквартирном доме «Дакота» на Сентрал-парк-Вест могут найтись свободные апартаменты, надел костюм и галстук и отправился на собеседование к совету кооперативных директоров, решавших, кто может там жить, — по слухам, людям очень чопорным.

К сожалению, Йоко не знала об их консерватизме. Пока мы с Джоном болтали, ожидая ее, она внезапно вышла из спальни в цветных мини-шортах и блузке с тремя расстегнутыми верхними пуговицами.

Джон взорвался. «Ты похожа на шалаву, на чертову шлюху!» — ярился он, метая молнии в совершенно безобидной ситуации. А потом, поскольку у меня был друг, живший в том же здании и знавший особенности этого места, он обратился ко мне за поддержкой: «Скажи ей, Рэй!»

Ей не нужно было говорить. Она не произнесла ни слова, даже не изменила выражения лица — и ушла в спальню, чтобы вернуться через несколько минут в скромной длинной юбке.