Быть Джоном Ленноном

Спальня Джона была на втором этаже, прямо над входной дверью и прихожей. Из нее открывался вид на Менлав-авеню. По центру дороги с двухсторонним движением колесили трамваи, и он вставал на колени у окошка, следил за ними и ждал, когда вернутся дядя Джордж или Мими. Иногда в гости приезжала мама, и он смотрел, как та выходит из вагона. В 1949 году, когда ему было восемь лет, на смену трамваям пришли автобусы, рельсы убрали и насадили вместо них кусты. Теперь, стоя на коленях у своего окна в мир, Леннон наблюдал за проезжавшими мимо машинами — довольно редкими в те дни…

Дядя Джордж, кроткий и тихий подкаблучник, относился к маленькому Леннону по-другому, не так, как Мими. «Джордж думал, это ему в развлечение Джона послали на землю», — не раз шутила тетушка. Впрочем, как-то, еще в войну, дядя взял его с собой развозить молоко, и это стало одним из самых любимых воспоминаний Леннона — как Джордж объезжал округу, а он сидел за лошадкой, посреди ящиков и больших металлических бидонов. А потом Джордж, не чуравшийся объятий, в отличие от чопорной Мими, сажал Джона на колени и разбирал с ним заголовки в Liverpool Echo, местной вечерней газете.

Некоторые из статей неизбежно посвящались футболу, и почти все ливерпульские мальчишки хоть небольшой интерес к игре да проявляли. Поступить иначе в этом городе, сходившем от футбола с ума, было довольно сложно. Но, хотя Джордж временами пинал с Джоном мячик на заднем дворе, спорт во всех его проявлениях прошел мимо Леннона. Джон больше тяготел к литературе — и, едва научившись выводить буквы, будет оставлять небольшие записки для дяди Джорджа — а не Мими — с просьбами подоткнуть ему одеяло или сводить его в кино, чего от Мими было в жизни не допроситься.

Ей больше были по душе познавательные семейные поездки на пять миль в центр Ливерпуля — на тряских и жестких деревянных скамьях довоенных двухэтажных трамваев, когда по проводам пробегали мерцающие искры и Вултон оставался позади, а они, минуя магазины на Пенни-лейн, ехали вниз по Смитдаун-роуд, навстречу открытому всем ветрам простору Пир-Хед.

Некогда Ливерпуль был вторым городом Британской империи, уступая только Лондону. В те времена на берегу реки Мерси возвели величавые викторианские здания для управления портом и отплывавшими кораблями. Да, в конце сороковых эти постройки, скорее всего, не очень впечатляли Джона — после того как они полвека провели под ударами дождя и ветра, в дыму и смоге, не говоря уж о следах недавней войны. Но ливерпульцы всегда гордились своим городом. Наверняка и Леннон с любопытством смотрел, как расходятся пенные волны за кормой парома, переправляющего народ через Мерси в Беркенхед и Нью-Брайтон. А может, иногда чуть дальше в порту им встречался огромный лайнер, ожидавший отплытия в Америку…

О, Америка! Ее образ, волнующий, пленительный, был в сердце каждого ливерпульца — в том краю английской земли, где начиналась морская дорога на запад. Ведь именно отсюда, с ливерпульской набережной, столь многие со всей Европы уезжали к новой жизни, за океан, — на кораблях с ливерпульской командой…

Рассказывал ли Джону отец, что именно отсюда в Америку когда-то уехал его дед — зарабатывать на жизнь своими песнями? И что он, Фредди, тоже много раз ходил в море? И что большие здания здесь, в Ливерпуле, сколь бы высокими они ни казались Джону, ничтожны в сравнении с теми, какие построили в Нью-Йорке американцы? Возможно. Ведь то же самое рассказывали детям все ливерпульские моряки.

Но Джону не нужно было ехать в Америку, чтобы увидеть американцев. Они были там, в Ливерпуле. Он с самого детства узнавал легкую хлопковую униформу военных, наводнявших центр города в дни увольнений: неподалеку, в Бёртонвуде, располагалась база ВВС США. В то время мальчишек очаровывал облик американских солдат. В Америке стоит жить — эта мысль проникала им в душу, минуя все преграды. И подраставший Джон не стал исключением.

Дом Смитов на Менлав-авеню, возведенный в 1933 году, отличался уютом. С вязами в саду на заднем дворе, он был выстроен в псевдотюдоровском стиле — с голыми стропилами, с витражными фасадными окнами, с двумя крылечками — спереди и сбоку — и с угольным камином, вокруг которого семья будет собираться зимой вместе с собакой и двумя, а потом и тремя кошками. Десятилетия спустя Синтия, первая жена Джона, будет жаловаться на то, что дом пропах рыбой, которую «вечно готовили кошкам на кухне». Но Джон не упоминал об этом. Кошек он любил.