Быть единственной

И еще одна забота была у Маши – в этом ноябре восьмидесятого года у нее должен был состояться «золотой юбилей» – пятьдесят лет. Выход на финишную прямую к заслуженному отдыху. Хорошо, хоть утихли болезненно-тревожащие разговоры о том, что власти отнимут у простого народа пенсии или поднимут возраст. Им-то, понятное дело, эти гроши не нужны – чай, наворовали, и себе, и детям, и внукам хватит… Может, ничего не случится за эти пять лет и дотянет Маша до заветной черты?

Юбилей у Маши вышел неплохой – на заводе выдали внеочередную премию и почетную грамоту с красными знаменами и золотыми кистями, что означало прибавку к тринадцатой и потом – довесок к пенсии. В кафе заведующий подарил пару бутылок шампанского, что пришлось кстати на домашнем застолье, где, по местному обычаю, пили только ядреный деревенский самогон. Гостей было немного. Подруг у Маши не было с тех пор, как ее сверстницы повыходили скоренько замуж, а баба, как известно, девке не подруга. Соседей по обеим сторонам Маша пригласила, тетка с мужем приехали на своем «горбатом», ну и сыночки, конечно, были – украшение ее жизни.

Дядька как недолюбливал Машу, так и здесь остался верен себе, брякнул при всех: а муж-то твой, Мария Батьковна, не поздравил? Не интересуется, как дом, как сыны? Открытку-то хоть прислал?

Все за столом смущенно примолкли, Машина тетка, собрав рот в морщинистый комочек, заметно пихнула его локтем в бок – да было уже поздно. Слово не воробей.

– Нет, не прислал, – ответила Маша со скорбным достоинством. – И я одна у своих детей. Нет у них никого больше. У меня никого нет, и у них никого нет.

Пить Маша никогда не умела – сильно тянуло либо на рукопашную, либо на плач, – поэтому воздерживалась. И теперь под магазинную водочку да от обидного напоминания почувствовала, как подступают горячие, неуемные слезы.

– Если только и сынки мать не бросят, – едва сдерживаясь, чтоб не разрыдаться в голос и не полезть драться с «родственничком», пробормотала она.

– Ой, ну мам, – схватил ее под руку Вадик, сидевший рядом. – Чего ты! А вы, дядя Саша, поаккуратней бы как-нибудь, а?

– Ну я же так, – пошел на попятную «дядя». – К слову пришлось. Извиняй, Мария Батьковна. Не рассчитал.

Потом сосед – для разрядки неловкости – предложил еще выпить, потом еще посидели, ругая по очереди теперешнюю жизнь, советскую власть и болезни. Между тем Машиным ребятам стало скучно, и они незаметно, пользуясь тем, что старики заняты разговорами, исчезли из-за стола. Маша краем сознания отметила, что они, похоже, исчезли из дома, а там и гости стали расходиться, благодаря за угощение и прием.

Наутро к Маше, только-только перемывшей гору посуды, зашла младшая соседская дочка – забрать взятые напрокат хрустальные фужеры. На самом юбилее она не была по молодости. Девчонка была плохонькая, маленькая, одно слово – последыш. Худая, но довольно коренастая и совсем белесая – даже ресницы у нее были белые, и из-за этого блеклые глаза казались совсем тусклыми. Ну мышонок – как есть мышонок.

Вообще-то особенно яркая женская красота в Выселках традиционно не слишком одобрялась. Считалось, что физическая привлекательность хороша только для одного – чтобы стать проституткой и брать с мужиков за плотское удовольствие деньги, а еще лучше – выпивку. Проститутками здесь также назывались женщины, отнюдь не бравшие за доставленное наслаждение деньги, гулявшие с мужиками просто из интереса и только иногда за бутылку. Причем в последнем случае закуску обеспечивала сама «проститутка» – так что уж какая тут особая прибыль? Так что профессионалок в исконном смысле этого слова в Выселках никогда не было. Если даже кто-то из местных жительниц подобное и практиковал, то ничего об этом досконально известно не становилось, поскольку «пятачок», где гужевались падшие женщины, находился далеко – около городской гостиницы.

Там, на невысокой бетонной оградке у входа, сидели девицы с длинными, развратно распущенными волосами и, свесив скрещенные руки, держали растопыренными все десять пальцев с длинными наманикюренными ногтями. Все знали, что это значило – червонец за один половой акт. Так что искателю приключений несложно было прикинуть свои финансовые возможности и сообразить, во сколько ему обойдется сегодняшний бултых в пучину порочной страсти. Для местных ловеласов подобные расценки были мало доступны, и поэтому красотки обслуживали по большей части кавказцев, привозивших дыни-персики на городской рынок.

Так что красота была скорее помехой для прочного жизненного устройства. И для того чтобы выйти замуж, совсем не надо было быть красавицей – надо было иметь хорошее приданое. Вон жители с другого конца Выселок, который географически упирался в мрачный, дурной славы овраг, дочку-то как шикарно пристроили, а?!