Быть единственной

– Не слыхал там в автобусе – ничего не случилось? Может, авария какая на заводе? А, Володенька?

– Нет, не слыхал, – неприветливо буркнул тот, даже не взглянув на мать. – А если и авария, так только у нас в семье.

– Ак-кх, – поперхнулась Маша: неужто не забылось еще вчерашнее событие? – Чего это?

– А ты в комнату к Вадику не заглядывала?

– Нет…

Холодея от ужасного предчувствия, Маша метнулась через весь дом, через темные узенькие коридорчики, в комнату младшего сына. Ей показалось, что свет из тусклой лампочки – экономить надо! – расползался по небольшой комнатке минут десять. Что, что случилось?!

По комнате как мамай прошел – дверцы шкафа и тумбочки были открыты, вещей там заметно поубавилось, на полу – мусор.

– Эт-та… как? – Издавая какие-то отрывистые, лающие звуки, Маша обернулась, чувствуя, что сзади стоит Володя. – Где… наш… Вадик?

«Уехал! Уехал! За этой сыкухой… Мать бросил!»

– Вадим переехал в заводское общежитие. Он просил тебе передать. – Володя повернулся и пошел к себе.

Маша стояла на пороге разоренной комнатки и даже не могла плакать.

«Бросил мать, все-таки бросил… Знала я, знала! Из-за сыкухи этой бросил!.. А старший что же?»

Маша, чувствуя, как тяжко-болезненно бьется в висках, бросилась искать Володю. Он был на кухне и, стоя у плиты, наблюдал, как закипает чайник.

«Ох, а я и забыла подогреть-то!»

– И как это понимать? – Как всегда в такие моменты, Маша застрекотала как пулемет. – Как это понимать – общежитие?

– Так и понимать – договорился с руководством и переехал в общежитие при заводе.

– А почему ты ему позволил? Почему ты позволил?

Володя наконец поглядел на мать, хмуро и неприветливо, выключил плиту и снял чайник.

– А он у меня позволения не спрашивал. Взял и уехал. Он взрослый. Имеет право.

Сын налил в кружку заварки и стал доливать кипятком.

– Бросил, значит, мать, бросил…

Маша стояла покачиваясь, повторяла и повторяла, как ведьма заклинания, эти слова. Она даже забыла, что надо накормить Володю. Он взял кружку, пару кусков рафинаду из сахарницы и ушел к себе.

«Что ж теперь делать-то? – медленно и вяло соображала Маша. – Пойти завтра на завод, уговорить его вернуться?… Сказать – пусть приводит эту?… Нет, не хочу… Ведь специально туда переехал, чтобы я не могла его девок гонять – вот для чего!»

В кухню вернулся Володя. Маша все стояла в оцепенении, только мельком оглянулась – вдруг все это неправда, и Вадик, как всегда, пришел с работы домой, к маме.

– Пирожка возьми, – едва ворочая языком, произнесла Маша. – Свежие… Для вас двоих пекла.

«Да! – вдруг обрадовалась она. – Вот пирожков ему и отнесу завтра, прямо в мастерскую! Надо завернуть, чтоб не засохли к утру… И чтоб Володька все не съел… Ох, как он их!»

Увидев, как уминает пирожки старший сынок, Маша переполошилась.

– Ты все не ешь – на завтра оставь, – возможно спокойнее попросила она.

– Так ведь говоришь – на двоих пекла. Значит, мне одному и подавно хватит. – Он посмотрел на нее, криво усмехаясь и вдруг стал очень похож на своего отца.

Маша поджала губы, пытаясь удержаться от возмущенного окрика.

– Или думаешь, Вадька вернется? – решил добить ее сынок.

– А что ж – не вернется, что ли? – дернула Маша плечом. – Вернется, куда денется!

«Да он как с армии пришел – носков-то себе не постирал! Через неделю заскучает без маминого ухода и прибежит!»

– По-моему, не вернется, – покачал головой старший, кажется даже довольный этим обстоятельством. – Он всегда хотел в городе жить.

– Да в вашем городе один разврат! Девки одни развратные! – выпалила Маша, радуясь, что напряжение скинула, но не на сына – на девок.

– А у нас здесь прямо рай – все безгрешные, как ангелочки, да?… Не поймешь, кто от кого беременный.

Володя намекал на очередной – но не рядовой – семейно-любовный скандал, разразившийся недавно, в самом начале осени. К их соседям – через один дом вниз по улице – вернулся после двухгодичной отсидки «за хулиганку» сынок. И обнаружил, к большому своему неудовольствию, что отец семейства и его личный папа, вдовец, оставшийся блюсти святость домашнего очага и честь собственной невестки, решил подменить исправляющееся за государственный счет чадо по постельной линии. И трепещущий от радости предстоящего возобновления регулярной половой жизни супруг нашел свою женку беременной от любимого родителя. Последовала многочасовая шумная ссора с диким матом, битьем лиц, окон и посуды. Беременная баба, пользуясь тем, что мужики выливали друг на друга многолетние обиды, сбежала от греха к родителям, а мужики, и не заметив в раже ее исчезновения, сцепились врукопашную. И то ли сынуля был ослаблен плохонькой зонской кормежкой, то ли папа так отчаянно боролся за последний кусок счастья в жизни… Схватив – как всегда в таких случаях – не у места оставленный кухонный ножик, папа ударил сына в сердце, отчего тот скончался на месте, блюя кровью и тщетно пытаясь что-то сказать родителю на прощание.