Быть единственной

– Ой, ну мам! – опять вздрогнул Вадик. – Чего ты? Он взрослый! Что его эта Анька – изнасилует, что ли?!

«А вот и может! Чего от нее хорошего-то ждать!» Маша почувствовала, что на секунду даже заненавидела младшего сына, но это быстро прошло, и она заплакала злыми, бессильными слезами.

– Ох, мам, ты хоть бы таблетки какие себе выписала…

– Ты как с матерью разговариваешь?! – снова завелась Маша, но тут на кухню вошел, недоуменно поводя глазами, Володя.

– Чё случилось-то? На улице ваш крик слыхать! Как в дурдоме.

– Ох! – схватилась за левый бок Маша и тяжко опустилась на стул.

– А? – обратил Володя вопросительный взгляд на брата.

Тот развел руками:

– Говорит – я тебя бросил…

Маша уже ничего не видела от слез, ее трясло, как в лихорадке, в левом боку кололо.

– Ну, ты, мам, ей-богу, – заговорил Володя, но его слова доходили до Маши словно через ту серую, вязкую стекловату, что производили на их заводе. – Будто я в четыре утра пришел…

– Ка-капелек моих мне дай…

Володя быстро принес из Машиной комнаты флакончик валерьянки и стакан. Самой накапать у Маши не получилось, флакон игриво звенел о край стаканчика, и Вадик, перехватив лекарство, щедро натряс ей капель. «Кошачий коньяк», как называли его ребята, резко ожег Маше горло, но от этого она сразу пришла в себя, охая и утираясь мокрым, хоть выжми, платком.

– Мам, я не понимаю, – заговорил Володя, так и стоя перед ней, как вросший в пол, – одиннадцати часов нет, я по поселку только и прошелся… Чего ты устраиваешь?

Это слово очень обидело Машу.

– Я устраиваю?! Это ты… – И она опять – уже напоказ – схватилась за левый бок.

– А если меня в армию заберут – ты каждый день… – Володя не нашел подходящего слова и покрутил в воздухе пальцами, – так будешь?

«В армии хоть девок нет!»

– При чем здесь армия! – тоскливо взвыла Маша. – По девкам шастать не надо!

– Я по девкам не шастаю, – досадливо пояснил сын. – Я провожал домой девочку.

– Да какая она «девочка»! «Девочка»! Уж у нее, поди, сотня таких, как ты, было, у «девочки» этой! – выкрикнула Маша, чувствуя, как у нее снова начинается трясучка.

– Мама, ты ничего о ней не знаешь, – отрезал Володя, что-то пробормотал брату, и они, не обращая внимания, что несчастная Маша рыдает в голос, вышли из кухни.

«Знаю, знаю!.. Я все о них знаю! Им бы только!..» – хотела было крикнуть вслед сыновьям Маша, но те, видно, разошлись по свои комнатам и ничего все равно не услыхали бы… Да и слушать не хотели.

Потом нескупо отмерянная Вадиком валерьянка расползлась по Машиному телу, доставив туда глухоту, тупое отчаяние и некое подобие успокоения.

«И ведь не сказал, что не будет с ней гулять! Не захотел мать успокоить, утешить…»

С сыновьями в этот вечер Маша больше не разговаривала, завтрак тоже прошел в тягостном, как похмелье, молчании.

«Даже не спросили, как я себя чувствую, – подумала Маша. – Одни девки в голове. На мать им наплевать…»

Вадик поел быстро, сказал, что будет к обеду, и ушел – он занимался в автошколе, хотел получить водительские права. Когда они остались с Володей наедине, Маша вдруг решила поговорить со старшеньким, убедить его…

– Володенька, сынок, – завела она тихим, жалостным голосом, – не гуляй ты с этой Анькой… Не надо, а, сыночка?

– Да не гуляю я с ней! – раздраженно передернул плечами тот. – Чего ты ерунду какую-то в голову себе вбила?

– Не гуляй с ней, ну пожалуйста!

– Мама, я с ней не гу-ля-ю! Я проводил ее домой, понимаешь? Поздно было!

– Она знаешь какая?! – ехидно сузила глаза Маша, быстренько скидывая жалостную мину.

– Знаю. – Володя решительно встал.

– Не знаешь! – выкрикнула Маша, пытаясь на ходу выдумать порочащие начальничью дочку ужасы.

– Знаю, мама, – спокойно произнес Володя. – Я с ней, между прочим, в одном классе восемь лет отучился. Хорошая, умная девчонка.

– Да?! Да? А мать тебе кто? Кто я тебе?

– Сама же сказала – мать. Я вообще не понимаю, что на тебя нашло. Что я – только с тобой и Вадькой общаться должен?

– С девками валандаться не надо!

– А что я – всю жизнь у твоей юбки сидеть должен? Не собираюсь.

Ох, как же Маше хотелось крикнуть – да так, чтоб во всех Выселках слышно было! – что да, да, да, не должны ее сыночки ходить с девками, должны быть при ней… А как такое скажешь? Кто еще это по-настоящему поймет? Разве только другая такая мать, несчастная и одинокая.

Сын ушел, так и не пообещав не встречаться ни с этой проституткой Анькой, ни с другими девками. Да и ведь верно – рано или поздно сыновья найдут себе по такой вот шалаве, забудут, бросят родную мать…

Маша нагрела воды помыть посуду, а там надо было еще на огороде поработать, ужин ребятам приготовить и пораньше лечь спать. Завтра в девять часов утра ей было заступать на суточное дежурство. Из цеха она ушла – больно тяжко на сделке – и теперь работала вахтершей, приглядывала, кто ходит на завод, проверяла пропуска. Стажу-то рабочего у нее для пенсии, что светила ей через шесть долгих лет, было достаточно, но деньги нужны были, чтобы докармливать сыночков.