Быть единственной

Маша очень удивилась, разглядев нечаянно в кухонное оконце своего благодетеля – Голованова. Он расхаживал по двору, ковыряя носком массивного башмака дорожку, покрытую битым кирпичом, – была когда-то в Выселках такая мода.

– А, Марья Степановна, – вскинул он подбородок. – А чего это вы вроде не собираетесь?

– А куда это я собираться должна? – еще больше удивилась Маша.

– Как – куда?! – тоже сильно удивился Голованов.

Он уверенно, как хозяин, прошел мимо чуть озадаченной Маши на кухню, потом исчез в глубине дома и едва не сбил ее с ног, быстро вернувшись.

– Вы, я гляжу, и вещи-то собирать не начали, – недовольно посмотрел он на Машу с высоты своего роста. – Вы давайте, давайте.

– Ка-какие вещи? – чувствуя, что откуда-то из неведомых глубин на нее поднимается с целью уволочь с собой леденяще-холодная вязкая масса, спросила она.

– Ваши – не мои же, – хмыкнул Голованов, выпятив нижнюю губу. – Если надо, я посочувствую вашему положению, машину подошлю. Только вы пооперативнее. Уж когда деньги получили-то – пора бы уж. А? – Он покрутил пальцем.

– Ш-што-о? – прошептала Маша.

– Марь Степанна, – вытаращил на нее блекло-серые глаза Голованов. – Вы мне участок продали?

– Про-да-ла, – едва ворочая языком, ответила Маша.

– Деньги все получили?

– Получила…

– Так и освобождайте участок. Вещички там, имущество ваше. Я ведь вас, между прочим, не просил – вы мне сами предложили.

– А дом, дом-то я не продавала? – вдруг воспрянула духом Маша. – Дом-то мой!

«Ишь ты – гнать меня вздумал!»

– А я на ваши хоромы и не претендую, Марь Степанна, уважаемая! Продавайте, разбирайте, ставьте на новом месте – мне без разницы. Земля здесь моя, до последнего камешка, а что ваше – то ваше. Мне чужого не надо.

Голованов, громко стуча подошвами, ушел, а Маша, ощупью добравшись до своей комнаты, тяжко опустилась на кровать.

«Ох, что же это творится-то, а?! Из дома меня гонят… Да, участок я ему продала. А дом разве продавала?… Или как он это вывернул: «Земля моя, а остальное забирайте…» Куда ж я это все заберу-то?»

Маша просидела так очень долго, пока ее не стал беспокоить едкий запах гари. Она встрепенулась и бросилась на кухню. Забытый на плите чайник выкипел и начал прогорать, распространяя гнусный запах каленого металла.

«Ох, вот не хватало еще и дом спалить!»

Ополаскивая содой пригоревший чайник, Маша соображала: а насколько весомы наглые претензии вдруг ставшего заклятым врагом Голованова? Имеет он право выгнать Машу с родительской усадьбы? Земля его – а дом, дом-то? Или что он там говорил – забирайте, увозите?

«Да нет, – уговаривала себя Маша, стоя над закипавшим чайником. – Не может он меня прогнать! Не может! На моей стороне закон, на моей!»

Но что-то внутри гаденько зудело ей: как же так может быть, она землю продала, а дом, что на этой земле стоит, вроде и не продавала? Не вяжется это как-то…

«Ох, не то что-то ты, Маша, сделала, ох не то!» – кололо в висок тоненьким шилом.

А Маша все не хотела – да не могла просто! – поверить, что она уже не хозяйка на своей земле, в своем доме и, кажется, даже в своей жизни.

На следующее утро Маша, едва проснувшись, выглянула в окошко: а что там делается у соседей? На образовавшемся пустыре было голо и безлюдно, и это несколько обнадежило Машу. А может, этот Голованов позабудет о ней, удовольствуется уже имеющимся наделом, оставит ее в покое? Надо только возможно дольше оттягивать решительный разговор… Или, купив, по выселковскому обычаю, бутылочку, сесть, поговорить с ним душевно, объяснить по-хорошему, зачем ей понадобились эти громадные деньги. Чтоб выручить родненького сынулечку! Оторвать от него бабу-злыдню! Вон сам-то он, поди, не больно счастлив со своей тощобой, а? Поймет… Поймет! Он хороший человек.

Голованов появился через неделю и вошел в кухню уже с недовольным, будто скрученным в фитиль лицом.

– Так, – даже не поздоровавшись, мрачно произнес он. – Видно, освобождать помещение вы не намерены.

– Да куда ж я пойду-то, сынок! Сынок…

– Я вам, Марь Степанна, не сынок, – веско, непримиримо отчеканил Голованов. – Я покупатель вашего имущества. Деньги вы получили?

– Получила, – едва слышно выдохнула Маша.

– Вот и все дела. «Сынок, сынок»… Сынка нашла!

Они помолчали. А Голованов с сомнением оглядывал Машины хоромы.

– Так что? – наконец прервал он молчание. – Когда вы съедете?

– Да куда ж мне ехать-то? – всплеснула руками Маша. – Мне некуда…

– А зачем же вы тогда землю продавали? – вскинул Голованов, видно, еще летом выгоревшие брови.

– Ты пойми, сынок…

Голованов поморщился, но промолчал.

– Надо было этой сыкухе денег дать, чтоб Вадичку моего в покое оставила…

Маша, чувствуя, что Голованов не стремится понять ее, попыталась быстренько рассказать ему горестную историю своей жизни: и то, как разлучали ее с сыновьями девки-шалавы, и как боролась она за них…

– Так, – прервал ее Голованов. – Ничего из ваших этих россказней я не понял. Съезжать, как я понял, вы не намерены…

– Так некуда же мне!

«Вот, сейчас он скажет, что я могу остаться в доме! Да, скажет!»

– Хорошо-о-о, – протянул Голованов, что-то соображая.

«Вот, вот, он понял!»