Быть гувернанткой. Как воспитать принцессу

Я получила сегодня отчет о расходах великого князя Сергея и великой княжны Марии за прошлый 58-й год. Я с удовольствием заметила, что ввела значительные улучшения. До 1 августа, когда я стала вести расходы, на туалеты великой княжны было израсходовано 2405 руб., а на великого князя 2411 руб.; с того же момента, как я взяла ведение расходов на себя, и до 1 января для великого князя истрачено было 482 руб., а для великой княжны 909 руб. До меня расходы на извозчиков доходили до 150–180 руб. за треть года, а теперь тоже за треть тратится около 16 руб. И то же самое для мелких расходов. Я наслаждаюсь при мысли о том, что таким образом мешаю моим подчиненным красть. Я не понимаю того, что господа министры не доставляют себе того же удовольствия в своих департаментах. Это такое наслаждение искоренять злоупотребление и заставлять людей быть честными. Я очень довольна m-elle Тизенгаузен. Она — сама честность и толковость. Я установила все расходы, просматриваю их каждый месяц и нахожусь в курсе того, что у нас есть, и всего того, что покупается, но не вмешиваюсь в мелкие детали, не экономлю на огарках; великая княжна одета лучше, чем прежде; тем не менее расход сокращен наполовину, потому что на этом деле у меня человек деятельный, толковый, и во всем порядок…

* * *

Вчера, поднявшись к императрице после ее обеда за маленькой великой княжной, я застала девочку в слезах. Императрица сказала мне, что государь рассердился на наследника и бранил его за то, что он в то утро дурно выполнил какое-то упражнение при верховой езде. Девочка пришла в такое огорчение, что заплакала, и целый час не могла утешиться. Как только государь остался один, она пошла к нему и просила его простить брата, что он ей обещал, только тогда прекратились и слезы. Вообще она не может выносить, чтобы бранили кого-нибудь из ее братьев. Это приводит ее в состояние настоящего отчаяния; иначе она никогда не выказывает особенных чувств к ним. Сегодня утром она спросила меня, хорошо ли то, что она плакала, потому что бранили ее брата. В этом наивном вопросе я нашла зародыш тщеславия, которое мы черпаем из нашей сострадательности и добрых чувств. У меня сжалось сердце. Увы! Добро так близко от зла, даже в этих чистых дорогих маленьких душах. Я сказала, что лучше плакать из-за этого, чем из-за каприза, и что очень естественно, что она огорчилась от того, что бранили брата.

* * *

Злосчастный день. Я повела великую княжну к императрице-матери в Аничков дворец. Сначала она была мила и вежлива, но после того, как императрица увела ее одну в свой кабинет, я, придя за ней через четверть часа, застала ее в слезах. Она с отчаянием повторяла: «Мне скучно здесь, я хочу уйти». Императрица имела вид не очень довольный этим слишком чистосердечным признанием. Я сочла нужным применить большую строгость, чтобы избежать повторения подобных сцен. Я сказала великой княжне, что не повезу ее на вербное гуляние, которое только что открылось и от которого она ожидала много удовольствия. Когда мы вернулись домой, она стала просить у меня прощения и очень плакала. Мне очень хотелось ее поцеловать, но я осталась тверда и сказала ей, что когда государь и государыня вернутся, она сама должна им рассказать, как она вела себя, и что я ее прощу только после того, как они ее простят. Она меня спросила, сколько часов я буду еще на нее сердиться, с таким комическим отчаянием, что мне трудно было удержаться от смеха. Затем, несмотря на все свое горе, она мне сказала: «А если я еще раз сделаю то же самое, вы не простите меня никогда?». Вообще в критические минуты она любит предполагать самое худшее. Когда государь и государыня вернулись, она со слезами рассказала им свой большой грех: «Мне всегда скучно у бабушки, и мне хочется плакать, даже когда там мама; только я удерживаюсь, но сегодня я была одна и не могла удержаться»…