Отделенные от прочих народов, со своей особой верой, русские составили себе дурное понятие о других христианских народах, а долгое страдание под игом нехристиан укоренило в них неприязненность вообще к иноверцам. Русские считали только одних православных в целом мире христианами и в отношении веры смотрели с презрением на всех иноземцев; хотя они мало-помалу сближались с ними, принимали начала их жизни в свою жизнь, но вместе с тем, чувствуя, что они многому должны от них учиться, вознаграждали это неприятное сознание национальным высокомерием. Греция передала нам к мусульманам свою антипатию, которая еще более усилилась на русской почве, соединившись с воспоминаниями татарского ига. Все западные христиане являлись, в понятии русского, под именем немцев; их признавали некрещеными. По понятию строгого благочестия не только дружба с немцами, но самое прикосновение к ним оскверняло православного. На этом основании, когда великие князья и цари принимали послов и допускали их к руке, то обмывали руку, чтоб стереть с нее оскверняющее прикосновение еретика. Духовные постоянно остерегали православных от кумовства и братства с латинами и армянами и побуждали правительство к мерам, преграждавшим сближение с иностранцами. В 1620 году духовенство просило не допускать немцев покупать дворы и держать у себя русских людей, потому что от этих немцев бывает православным осквернение. Так, патриарх Никон, человек, возвысившийся по образованию над своим веком, выпросил у царя изгнание из Белого города в Москве купцов иностранной веры. В особенности сильна была в XVI и XVII веках ненависть к католичеству. Католическая вера называлась не иначе как еретическая, проклятая, и католики считались погибшими для Царствия Божия людьми. После Смутной эпохи ненависть эта усилилась. Русские хотя и считали нехристями протестантов, но терпели их в своем отечестве, а на католиков не могли ни смотреть, ни слышать об них; им не дозволялось жить в пределах Московского государства.
Эту ненависть поддерживали еще поступки католиков в Западной Руси и события в Малороссии, в которые втянулась Московия. Русские видели в них прямых врагов своей веры, покушающихся ее истребить. Когда царь Алексей Михайлович завоевал Вильну, то почитал себя вправе выгонять всех униатов и требовал, чтобы те, которые захотят остаться в городе, возвратились к православию; а когда завоеван был Могилев, то запретили католикам и евреям быть в нем чиновниками. Народ ненавидел также наравне с католиками и евреев: ни одному из них не позволено было жить в Петербурге; а духовные и благочестивые люди остерегали народ не принимать от евреев, занимавшихся медициной, лекарств.
С неприязнью к иноземцам соединялось и отвращение ко всему, что составляло для русских достояние чужеземщины. Таким образом, русское благочестие почитало преступлением учиться наукам, искусствам или чужеземным языкам: на это смотрели как на колдовство или наваждение дьявола. Сами вельможи обращались с иностранцами холодно и всегда старались показать, что они себя считают выше их. Простой народ верил, что все, что не русское, пропитано дьявольскою силою, и когда иностранные послы ехали по Москве, то мужики, увидев их, крестились и спешили запираться в свои избы, «как будто бы, – говорит один англичанин, – мы были зловещие птицы или какие-нибудь пугалы»; только смельчаки выходили смотреть на иноземцев, как на редкое произведение природы.