Быть или казаться?

Что могло побудить молодого журналиста так решительно мимоходом высказываться по только что возникшей проблеме? Прежде всего книжные представления о жизни. С детства я любил повесть К. Паустовского «Колхида». Центральный мотив — превращение Колхиды в цветущий субтропический сад. Один из героев «Колхиды» говорит: «…Лет через десять пароходы будут входить ночью в наш порт не на огонь маяка, а на запах лимонов». У лимонных деревьев, когда они цветут, действительно сильный и пленительный аромат, — это я знал, а задача осушения Колхиды и выращивания на ее земле субтропических растений оказалась как будто выполнимой. Об этом я слышал и читал. Когда я, спустя лет пятнадцать после появления «Колхиды», писал о Н-ском ботаническом саде, мне казалось, что я в меру своих сил пишу о том же самом деле любимых мной с детства героев любимого писателя.

И вот ведь какая странность! У меня было военное образование, я умел читать карту и заранее размечать на ней все, что может оказаться существенным при решении задачи. Но тут мне и в голову не пришло поглядеть даже на самую грубую карту Причерноморья. А ведь положи я ее перед собой, увидел бы, что Н-ский ботанический сад и область, к которой он относится, на два с лишним градуса севернее, чем место действия «Колхиды». Поэзия поэзией, романтика романтикой, но два с половиной градуса на север плюс многие другие природные различия существенным образом меняют условия задачи, стоящей перед работниками Н-ского сада, в сравнении с той задачей, которую решали герои «Колхиды».

Это сторона субъективная: увлеченный темой действительно поэтической, я не стал думать о ее прозаической — научной и деловой — стороне, спутал желаемое с действительным и возможным.

Но были во всем этом и причины, находившиеся вне меня. Печать не рассматривала тогда «внедрение цитрусовых и эвкалиптов» как задачу, постановка которой подлежит обсуждению, а писала о ней только как о безусловной данности. Я прочитал тогда множество статей на эту тему и не могу вспомнить ни одной, которая призывала бы начать с опытов в ограниченном масштабе, разобраться в экономической стороне дела (для выращивания лимонов нужно было в условиях нехватки рабочих рук рыть глубокие траншеи и перекрывать их на время заморозков специальными матами, а это дело дорогое) и в том, является ли для этой области вскоре после войны, которая прошла и по ее земле, важным именно внедрение цитрусовых, а не восстановление сильно пострадавших садов и виноградников, ее традиционного богатства.

Осторожные голоса сомневающихся, которые представляли себе, сколько труда, денег и времени может пропасть зря, вероятно, звучали в стенах научных учреждений, но в печати не появлялись. В статьях происходила невольная подмена понятий «нужно» и «можно»: сказано, что нужно выращивать лимоны на два с половиной — три градуса севернее, чем они росли до сих пор, — значит, можно. А уж о том, нужно ли это вообще, вопрос не ставился даже в косвенной форме.

Персиковый и цитрусовый эпизоды в моей журналистской работе так бы и остались эпизодами, но однажды в Москве я пересказал знакомому — режиссеру свои южные впечатления, включая и монолог волшебника о персиках. Режиссер слушал меня равнодушно, покуда я не заговорил о разрыве между открытием ученого и его претворением в жизнь.

— Это конфликт! — воскликнул он. — А раз есть конфликт, можно писать пьесу.

Не следует теперь представлять себе дело так, что теоретики и практики бесконфликтной драматургии сознательно ставили себе задачу написать пьесу и поставить спектакль без конфликта. Нет, чаще всего дело было в том, что принималось за драматический конфликт.

Слова моего друга-режиссера показались мне заманчивыми. Я стал думать над ними. Снова поехал в ботанический сад, которому был посвящен мой очерк, провел там уже не несколько дней, а несколько недель, стал знакомиться с селекционерами, собирать и читать литературу.

Постепенно у меня вырисовывался замысел пьесы. Сюжет ее был таков.

Где-то на юге существует некое научное учреждение (я назвал его опытной станцией), занимающееся южными и субтропическими плодовыми культурами. Учреждение отмечает юбилей. У всех праздничное настроение. Особенно у директора станции (его я наделил отчасти чертами волшебника персиков, отчасти традиционными театральными приметами старого ученого). На празднике любимый ученик директора произносит задиристую речь. Он не видит оснований для восторгов, если чудеса, выведенные на опытных участках, не внедрены в производство. Он вспоминает и о том, что, хотя перед областью поставлена задача стать краем лимонов и эвкалиптов, научное учреждение, которое празднует свой юбилей, уклоняется от ее выполнения, тогда как некоторые колхозешки-опытники уже добились того, что и не снилось ученым. У них уже растут лимоны в открытом грунте!

Мне некого упрекнуть в том, что замысел пьесы выглядит в этом пересказе несколько глуповато. Я свою пьесу пересказываю сам.