Быть или казаться?

Когда ко мне входила сотрудница, — а в отделе работали преимущественно женщины, — я вставал и говорил: «Садитесь, пожалуйста!»

Мы были молоды, давно знакомы и обращались друг к другу по имени и па «ты». Я попросил сотрудников при посетителях обращаться друг к другу на «вы» и но именам-отчествам. Посторонних наши отношения вне службы не касаются.

Если мне нужна была справка или материал, я по телефону просил сотрудника прийти ко мне. Читая почту и статьи, прикладывал к ним записки, указывая, кому передается письмо и статья и как с ними поступить. Я понимал: это не армия, форма приказания тут не подходит. Писал так: «К. А.! Ответьте, пожалуйста, на это письмо!» Пли: «В. В.! Прошу подготовить эту статью к печати!»

Это не исключало обсуждения, как поступить с письмом или статьей. Но я настаивал: обсуждаем не тогда, когда поручение окажется невыполненным, а тогда, когда оно дается, и не то, можно ли его выполнить, а как его выполнить. Помня, что самые плохие чернила лучше самой хорошей памяти, я завел картотеку. Записывал, когда и кому передана статья или письмо. И проверял время от времени, что со статьей или письмом сделано. Совещания отдела начинал в назначенное время, не дожидаясь опоздавших. Проводил совещания коротко. Старался, чтобы разговоры не переходили в редакционный треп, который съедает много времени. Не только в редакциях. Зная за собой много недостатков, главными из которых были молодость и неопытность, старался делать все как можно лучше.

Через некоторое время сотрудники отдела начали говорить со мной сухо. Их вид выражал обиду. Отношения скоро совсем разладились. Работа страдает. Ничего не понимаю! Добился с трудом откровенного объяснения с каждым в отдельности. Потом со всем отделом.

«Выдали» мне мои товарищи по первое число. За персональный радиоприемник. За служебные записки, прикалываемые к бумагам. «Нельзя что ли на словах сказать?» За то, что встаю, когда входят сотрудницы, и приглашаю сесть. «Выходит, уж без твоего, виноват, без вашего разрешения и сесть нельзя у вас в кабинете?» За требование обращаться при посетителях друг к другу на «вы» и по именам-отчествам. «Зачем нам скрывать, что мы друзья?» За напоминания о сроках заданий. «Сами помним!»

Я пытался объяснить, почему веду себя так, как веду. И в том не преуспел. Сотрудники остались при своей обиде. Я при своем убеждении: дружба дружбой, а служба службой! Четкие отношения по службе дружбе помешать не могут, а дружба не освобождает от служебной дисциплины и этикета… Задумываться над некоторыми нюансами и тонкостями не стал. А следовало. Не сразу понял: мне не хватило такта. И чувства юмора.

Приемник я, конечно, тут же из своего кабинета выдворил. Можно бы и раньше сообразить, что держать его в кабинете, где его слушать некогда, как атрибут должности, нелепо.

Теперь смешно вспомнить, каких огорчений мне все это стоило. Редакция работала допоздна. Возвращаясь домой ночью, я не мог уснуть, переживая разлад в отделе. А ведь были у меня тогда сложности посерьезней этих мелочей.

Скоро именно из-за них, а не из-за стиля работы, меня от заведования отделом освободили. Завхоз снял с дверей табличку с моей фамилией и повесил другую. Стал я надолго рядовым сотрудником. Требовать мог теперь только с себя одного.

Через несколько лет мне поручили заведовать другим отделом. Более сложным и по разным причинам запущенным.

К тому времени мне уже перевалило за тридцать. Появился некоторый опыт. Я снова определял для себя стиль поведения.

Никаких разговоров о дисциплине, об аккуратном выполнении обязанностей не веду, решил я. — Добиваюсь этого примером. От отдельного кабинета отказываюсь, сажусь в комнату отдела. Работаю на глазах у всех. Все работают на глазах у меня. Прихожу первым. Ухожу последним.

В отделе было трудно с авторами. Старых растеряли. Новых не приобрели. Предстояло делать это заново. Стали мы письмами и звонками по телефону приглашать в отдел и опытных и начинающих литераторов.

Попросил сотрудников, беседуя с авторами, не читать одновременно других статей, не править других гранок, не отрываться для бесед по телефону (есть такой дурной редакционный шик). Пусть автор чувствует — когда говорят с ним, все внимание ему! Если опубликование принятой статьи задерживается, не ставить автора в положение просителя. Позвонить, объяснить причину задержки, не называть наугад срока, когда она появится, а уж если назвал, добиваться, чтобы он был выполнен. Опубликовав статью, посылать автору номер, где она появилась, и письмо с благодарностью. Приглашать к дальнейшему сотрудничеству.

Прошло много лет. Мне до сих пор случается встречать наших авторов той далекой поры. Тогда многие из них были дебютантами. Теперь — известные литераторы. А известные уже тогда, теперь — старые люди. Наши авторы не всегда помнят, какую статью когда-то опубликовали в нашей газете. Но письма из отдела не забыл ни один из них.