Быть императрицей. Повседневная жизнь на троне

С утра я опять поехала к императрице-матери; мы говорили обо всем, что могло произойти; после 10 часов мы опять пошли в церковь, снова те же молитвы, снова под конец вызвали Николая. Ах, на этот раз он так долго не возвращался! Непередаваемый страх охватил нас. Я была одна с матушкой, она отправила даже камердинера, чтобы скорей получить известия; я стояла около стеклянной двери; наконец, я увидела Рюля; по тому, как он шел, нельзя было ожидать ничего хорошего. Выражение его лица досказало все. Свершилось! Удар разразился! Матушка стояла с одной стороны, я – с другой. Николай вошел и упал на колени; я чуть было не лишилась сознания, но пересилила себя, чтобы поддержать бедную матушку. Она открыла дверь, которая ведет к алтарю, и прислонилась к ней, не произнеся ни слова. Она приложилась к распятию, которое ей протянул священник, я тоже поцеловала крест нашего Спасителя, который один может даровать утешение. Войдя к себе в комнату, она села; мы прочли письма бедной императрицы Елизаветы, несчастнейшей из всех женщин на земле. Николай должен был тотчас же удалиться, чтобы принести присягу. О, сколь достойны сожаления мужчины в подобные минуты! А он в особенности! И как благородно он держал себя, как все на него дивились! Он распорядился принести Константину присягу, несмотря на то что в Совете было вскрыто завещание государя, где находилась бумага, в которой Константин формально передавал свои права наследования своему брату Николаю. Все устремились к нему, указывая на то, что он имеет право, что он должен его принять; но так как Константин никогда не говорил с ним об этом и никогда не высказывался по этому поводу в письмах, то он решил поступить так, как ему приказывала его совесть и его долг: он отклонил от себя эту честь и это бремя, которое, конечно, все же через несколько дней падет на него.

29 ноября 1825 г.

Милая императрица-мать была для моего Николая большой поддержкой. Как она совладала с собой в момент, когда самое дорогое было у нее отнято; как она сохранила ясность мысли, как горячо сочувствовало ее материнское сердце ее сыну Николаю, положение которого в это время было так необычайно трудно! Все устремились к нему, убеждая его в том, что он должен принять царствование, даже его мать пыталась вначале склонить его к этому.

Когда же она услышала, как он поступил, и узнала, что им руководило, она сочла своей обязанностью поддержать Николая и взяла на себя переговорить с членами Совета. Это был восхитительный момент. Опираясь на мою руку, она приняла членов Совета, старейших слуг государства; среди них находилось несколько ничтожных личностей, но были и некоторые достойные. Она попыталась сначала говорить стоя, но затем была вынуждена сесть, и хотя ей мешали слезы, она тем не менее говорила отчетливо и разъяснила волю государя, которую она хорошо знала и которая была записана с выраженного согласия; она сказала, что происходящее ныне свершается вопреки воле покойного, но что они должны признать за Николаем право так именно поступать, так как старший брат никогда при своей… и так как Константин является наследником по закону природы; воля же покойного состояла в том, чтобы его преемником был Николай; это она повторяла много раз. Все выслушали ее в немом волнении и… с громкими восклицаниями скорби, орошая слезами руку этой прекрасной, замечательной матери. Действия Николая вызвали единодушное одобрение и восхищение, и я, которая являюсь его собственным вторым я, которая так хорошо его знает, нахожу, что он не мог поступить иначе. Но он сделал это с таким великодушием, с таким благородством, которые навсегда пребудут замечательными, и, конечно, отошедший от нас ангел был бы им доволен. Посмотрим только, захочет ли Константин признать все это. Как все запуталось! Бедная Россия представляется пораженной, убитой молнией, покрытой траурным флером. Повсюду царят зловещая тишина и оцепенение; все ждут того, что должны принести с собой ближайшие дни.

Смерть Александра I. Литография XIX в.