Фэнтези в жанровом отношении строится на идее рока. Ход истории в фэнтези искажён чьей-то злой волей, но её можно преодолеть посредством какого-нибудь волшебного артефакта (нечто вроде «макгаффина»). Главный герой получает этот артефакт и пускает в дело, восстанавливая «правильную» картину мира. Такие артефакты есть и в «Парме» (Золотая Баба), и в «Престолах» (драконы). Но они — косвенные, а не главные причины генеральной перемены мира. Так что фэнтези — в подчинённом положении.
Главная парадигма в «Парме» и «Престолах» — историческая. Произведение становится историческим, когда поступки его персонажей детерминированы (мотивированы) реальной историей. Например, в «Трёх мушкетёрах» поступки героев не детерминированы историей (какое мушкетёрам дело до того, что Ришелье более прогрессивен, чем Людовик, или до войны католиков с гугенотами?). Следовательно, «Три мушкетёра» — не исторический роман, а приключенческий. В «Парме» герои поступают так, как требует история, а не их характеры или сюжет, поэтому «Парма» — исторический роман, а не фэнтези. В «Престолах» главная движущая сила — характеры героев, а не фэнтезийная коллизия (появление драконов или белых ходоков ничего не решает в войне королей), следовательно, жанр этого произведения — тоже не фэнтези, а приключения. Однако благодаря видеоряду (костюмам и натуре) и ярким типажам персонажей мы легко узнаём в «Престолах» европейское Средневековье, а шекспировские страсти и драмы выходят за предел приключенческого жанра, поэтому правильнее говорить о некоем квазиисторизме «Игры престолов». Всё-таки персонажи этой эпопеи действуют не по идеализированной этике рыцарского романа, как у Вальтера Скотта, а по этике реальной истории с грязью, подлостью, низостью и корыстью.
Историческим роман становится тогда, когда его главные герои мотивированы реальной историей, а не своими чувствами или сюжет-ными уловками. И не-важно, точно ли автор передал все факты, есть чудеса или нет их
Что вы имеете в виду, когда пишете про «последнее издание, полное, с дополнениями». Последнее издание — любое издание издательства АСТ; «Географы» всех издательств, кроме «Вагриуса» (2003), — полные, и никаких дополнений я никогда в «Географа» не вносил: каким написал его в 1995 году, таким он и остаётся сейчас.
Конец «Географа» вполне досказан: Служкина выгнали с работы, отношения с Машей у него закончились. Всё, занавес.
Я много раз уже писал об этом, но повторюсь: да, Служкин влюбился в Машу, эта любовь настоящая, но неправильная. Такое в жизни бывает. Маше — 14, Служкину — 28; у него слишком много проблем, которые он обязан решить. Самый большой акт любви, который может совершить мужчина в таких обстоятельствах, — оставить девочку в покое, вернуть ей её собственную жизнь, не портить ей первую любовь своими проблемами. Увы, не всякая любовь должна завершаться соединением любящих. Есть любовь, которая должна завершиться расставанием. Это ясно любому нравственно зрелому человеку, и Служкин это понимает — точнее, дозревает до этого понимания. Он берёт на себя ответственность за Машу и поэтому отказывается от неё. Он не сбежал и не испугался, а поступил как взрослый мужчина. Это и имеет в виду Библия, когда говорит «любовь всё преодолеет». Преодолеет в том числе и желание заполучить любимого человека, но отнять у него юность.
С чего вы взяли, что Маша — «однолюб»? Девочке 14 лет, она не видела никого, кроме одноклассников. Она подрастёт, станет девушкой, увеличится круг её общения, и она полюбит того человека, на которого отзовётся её сердце, и будет бесконечно благодарна учителю, который её отпустил — подарил ей её будущее.