Быть Ивановым. Пятнадцать лет диалога с читателями

Нет, я не верил, что мои романы будут опубликованы. Я думал: может, к полтиннику у меня случайно выйдет какая-нибудь одна книжка в местном издательстве тиражом тыщи две, и всё. Я знаю немало подобных примеров. А продолжал писать я просто потому, что мне это органично. Вот представьте, что вы умеете хорошо готовить, но гости к вам не ходят: вы же всё равно не будете ужинать «Дошираком». На «продолжать писать» усилий не требовалось, это не подвиг. Не вопрос силы воли, а вопрос самоидентичности.

Чтобы быть самим собой, никаких усилий не требуется. Но жизнь ломает и заставляет отказываться от себя. С собой бороться не приходится — приходится бороться с жизнью. Это и воспитывает характер

10.03.2011. Татьяна

Если не сложно, ответьте пожалуйста на вопрос: какие книги в детстве были у вас любимыми и какие любите сейчас? (Любимые — это когда можешь перечитывать несколько раз и всегда что-то новое в них находишь.)

В детстве я пожирал фантастику. Так что моими любимыми книгами были не «Остров сокровищ» и «Три мушкетёра», а книги Стругацких, Ефремова, Сергея Павлова, Войскунского и Лукодьянова, Емцева и Парнова, Гуревича и многих других советских фантастов, замечательных и не очень. Из иностранных — Шекли, Хайнлайн, Кларк, Эндрю Нортон, Гарри Гаррисон и прочее мальчиковое чтение. Я и до сих пор люблю Стругацких и Павлова, Шекли и Хайнлайна. А ещё для души перечитываю «Непобедимый» Лема, «Тигр! Тигр!» Бестера, «Голубятню на жёлтой поляне» Крапивина, «Пять похищенных монахов» Коваля, «День Шакала» Форсайта, «Синюю бороду» Воннегута, «Ким» Киплинга, «Выше стропила, плотники!» Сэлинджера, «Сто лет одиночества» Маркеса, «Силу и славу» Грэма Грина, «Сон о белых горах» Астафьева.

25.04.2011. Служкин

«Географ» и «Блуда и МУДО» сильно зацепили. Не в последнюю очередь, наверное, потому что очень близкие темы и ситуации там рассмотрены. Ваши герои настолько близки мне, что я всех их почти физически чувствую. Читая книгу, вживаешься в повествование настолько, что отрываться потом больно. Тем более что заканчиваются книги, как и положено, ничем. Ровно как оно всегда и бывает.

Наверное, это не совсем правильно везде видеть автора, уравнивать его с персонажами. Но насколько Алексей Иванов близок Моржову и Служкину?

Плохие и хорошие писатели занимаются одним и тем же: создают новые сущности, которые живут в их книгах. В. Сорокин сказал, что книги мертвы, они написаны на мёртвой бумаге, и вовсе не кровью, а чернилами. Какие сущности создаёт Алексей Иванов? Его Служкин и Моржов — они живые или мёртвые?

Мне близки и Служкин, и Моржов. Каждого из них в какой-то степени я писал с себя. Но нигде нет тождества. А совпадения по биографии — лишь для того, чтобы знать жизнь своих героев. Когда роман «раскрутится» в сознании, мои герои уже существуют для меня реально. Будто в каком-то параллельном мире. И я описываю их как можно более адекватно.

Я не думаю, что писатели создают новые сущности, не верю в демиургическую миссию писателя. Мне представляется, что писатель просто материализует в слове то, что уже когда-то произошло или как-то существует сейчас, но пока не выражено в словах. Ведь многие догадываются, что какая-то знатная дама от тоски действительно бросалась под поезд, а на Патриарших прудах и вправду побывал сатана. Есть в этих выдумках писателей что-то до такой степени подлинное, что даже некорректно говорить о «рукотворности» образов. Парадокс.