За время нашего отсутствия на лестнице были возведены перегородки для отделения первого этажа от общежития, которое все еще располагалось наверху. Интерьер образованной таким образом квартиры оказался полностью обновлен, а перед парадной дверью и на выходе в сад были устроены пандусы. Управляя этими операциями из Калифорнии, я положилась на помощь одного мужественного молодого человека – Тоби Черча, которого в студенческие годы поразила парализующая болезнь, лишившая его способности говорить и ходить. Тоби применил свое инженерное образование для того, чтобы адаптировать домашнюю среду под собственные нужды таким образом, чтобы не нуждаться в посторонней помощи, лишь в отдельных случаях прибегая к помощи сиделок. Он также сконструировал замечательное приспособление «Лайтрайтер» – небольшую клавиатуру с цифровым экраном, на котором его собеседник мог прочитать то, что напечатал Тоби. К сожалению, Стивену было уже не осилить такой способ общения – набор текста на клавиатуре требовал подвижности, которая у него отсутствовала. Тоби не интересовали инвалидные кресла с электроприводом, так как он старательно поддерживал мышцы рук в хорошей форме и передвигался в коляске исключительно на собственном «топливе». В качестве моего посредника Тоби получил прекрасную возможность оставаться в хорошей форме – ведь он почти каждый день заглядывал на Вест-роуд на протяжении лета 1975 года. Вернувшись из Калифорнии, мы с огромным удовольствием въехали в наш новый чудесный дом. За те шестнадцать лет, что мы в нем прожили, не проходило и дня, чтобы мы не поблагодарили судьбу за такую возможность. Просторные комнаты с высокими потолками были украшены декоративными гипсовыми карнизами и изящной центральной лепниной вокруг светильников. Высокие подъемные окна выходили на истинно английскую лужайку, обрамленную тщательно подобранными хвойными и лиственными деревьями: темные, строгие тисы перемежались с легкими ветвистыми ивами. Гигантская секвойя – калифорнийское мамонтово дерево (очевидно, саженец был завезен в Европу и укоренен при строительстве дома) – возвышалась над полуразрушенным зимним садом на углу здания, перешептываясь со своим соседом,
«Только не печеное яблоко!» – хором стонали дети за ужином, в то время как их отец выдавал одну из своих самых злодейских улыбок. Он обнаружил у себя неожиданную аллергию на печеные фрукты; что касается детей, то для них такой предлог объявлялся недействительным.
Летом мы вывешивали на яблоню гамак, качели и веревочные лестницы и слушали щебетание молодых птенцов черного дрозда внутри ее полого ствола. Слева от яблони пролегала красивая линия клумбы с многолетними цветами, на которую открывался вид из гостиной; она прекрасно смотрелась на фоне цветущих кустов и деревьев, сирени, миндаля и боярышника. Даже самой суровой зимой сад не утрачивал своей красоты. Однажды поздно вечером после долгого снегопада я выглянула в окно, отодвинув тяжелую штору, и замерла в восхищении, увидев, как преобразился сырой, увядший осенний сад. Полная луна в безоблачном небе освещала сияющий снежный покров, лежащий на лужайке и деревьях; все было зачаровано, обновлено неожиданной чистотой.
В пору своей молодости сад, судя по всему, был великолепен. Несмотря на свирепствующую гусь-траву и вездесущую сныть, он все еще носил отпечаток прошлого великолепия в своем многообразии многолетников. Как и деревья, их, видимо, высадили в соответствии с общей схемой около века назад, во время постройки дома. Я решила помочь садовникам колледжа, у которых было и так дел выше крыши, и начала борьбу с гусь-травой. Джереми Прайн, коллега Стивена по научной работе в колледже и его библиотекарь, возблагодарил меня за усердие и предложил избрать меня в садоводческий комитет колледжа, поскольку, заметил он, многие из его членов не отличают одуванчика от нарцисса. Однако его предложение было сразу отклонено – где это видано, чтобы кто-то, не являющийся членом колледжа, а уж тем более жена, стал участником комитета.