Быть Хокингом

На следующий день, нервничая и плохо видя из-за потери контактной линзы по дороге в Лондон, я нащупывала подходящие фразы, отвечая на вопросы экзаменаторов. Неожиданно Стивен Харви с озорной улыбкой спросил меня, читала ли я книгу Дэвида Лоджа. Несколько озадаченная этим вопросом, я вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, к чему он клонит. Вряд ли он имел в виду «Академический обмен», уморительный достоверный рассказ об академическом обмене между Филиппом Сволоу из Университета Раммидж (символизирующего Бирмингем) и Мориса Заппа из Университета штата Эйфория (символизирующего Беркли)[149]. Я не смогла найти даже отдаленной связи между «Академическим обменом» и средневековой испанской поэзией; тем не менее я набралась смелости спросить, имеет ли он в виду какой-то из романов Лоджа. «Нетнет, – ответил он, – я имею в виду статью “Виды современного письма”». Пришлось признать, что эту критическую работу я не читала. После этого обмена репликами атмосфера в аудитории немного разрядилась. Когда экзамен закончился, Ален Дейермонд признался мне, что не читал «Академический обмен».

Весной Джонатан и Стивен, купивший мне просторную красную мантию доктора философии, присутствовали вместе со мной в Альберт-холле на ужасно длинной церемонии вручения дипломов. Мой долгий напряженный путь подошел к концу. То, что он закончился тупиком, не имело значения. Я определенно не питала никаких надежд на то, чтобы занять должность преподавателя или консультировать студентов за почасовую оплату в Кембриджском университете, так как все мои предварительные запросы касательно возможности преподавания на кафедре испанского языка были вежливо проигнорированы.

Определенное занятие, пусть и не карьера, появилось неожиданно и было связано с моим вторым языком, французским, о существовании которого я с удивлением узнала в три или четыре года, разглядывая надпись на бутылочке с соусом «HP». К счастью, любовь к французскому языку, вдохновленная соусом и подкрепленная развивающими уроками в раннем детстве, не была вытеснена мощным негативным влиянием мисс Лезер, костлявой и злобной школьной учительницы французского, которая славилась своим любимым наказанием «пятьдесят французских глаголов». В ее некрологе говорилось, что на ее занятиях стояла абсолютная тишина, даже если ее самой не было в классе.

В начале восьмидесятых, когда я уже закончила диссертацию, а Люси и ее сверстники должны были начать учить французский в начальной школе, преподавание языков оказалось безжалостно вычеркнуто из школьного расписания, пав жертвой экономии правительства тори. Одна из моих лучших школьных подруг Кристина Патнис, австралийка и мама нескольких умных детей, уговорила меня и еще одну маму, Роз Мейс, открыть детский внешкольный кружок французского языка. С некоторым волнением мы начали проект, которому суждено было продлиться десять лет. Каждый понедельник мы встречали наших учеников напитками и печеньем, а затем посвящали целый час интенсивным занятиям, искусно сотканным из задачек, игр, песен, рисования и историй.

Год-два спустя я поняла, что мне придется вновь заняться французским для того, чтобы помочь Роберту при подготовке к сдаче экзамена на получение аттестата начального уровня. В школьном отчете, прочтенном мной перед началом четверти, в конце которой сдавался экзамен, значилось то, что побудило меня к действию. «Скорее всего, не сдаст экзамен», было написано напротив графы «Французский язык». Мысль о том, что мой ребенок завалит французский, оказалась так ужасна, что я прибегла к решительным мерам. Я позвала друга Роберта Томаса Кэдбери, чтобы он привнес в занятия соревновательный дух и обеспечил серьезность мероприятия, и проделала процедуру спряжения пятидесяти глаголов во всех лицах и временах. Эта лингвистическая атака была настолько успешна, что после оглашения результатов экзамена нашему яблочку от старой научной яблони было предложено сдать экзамен по французскому на продвинутом уровне. Роберт отмахнулся от этого предложения: с самого рождения он был предрасположен к физике, химии, математике и еще раз математике и, без сомнения, имел склонность к компьютерным технологиям.

Как только я стала ощущать уверенность в том, что смогу преподавать испанский или французский официально, еще одна встреча у школьных ворот предоставила мне великолепную возможность развития. Одна из мам рассказала мне о недавно открывшемся частном шестилетнем колледже, в котором она работала, под названием «Кембриджский центр шестилетнего обучения». Поразительным итогом неформальной беседы с директором стало то, что я согласилась занять должность преподавателя у кандидатов на поступление в Оксфорд и Кембридж. Предложение было рискованное и, как я подозревала, служило чем-то вроде «проверки на вшивость»: если мои студенты поступят в Оксфорд или Кембридж, то я попаду на постоянную работу в колледж. Преимущество состояло в том, что я могла выбирать часы занятий и, так как аудиторий в колледже было немного, имела право преподавать дома.