Читаем Быть Хокингом полностью

Пока не начался бракоразводный процесс, Тим был в безопасности и не становился предметом ожесточенных споров касательно попечительства. В конце концов эта потенциальная проблема перестала быть таковой в силу его возраста. Я же со своей стороны жила как все – невероятная роскошь после более чем двадцати пяти лет жизни, которая на самом деле никогда не была нормальной. Мы с Джонатаном оберегали нашу нормальность и уединенность, хотя все еще жили в страхе быть поруганными бульварной прессой, которая, как мы знали, незамедлительно сосредоточилась бы на нашей ситуации, чтобы порадовать развратный вкус своих читателей. Иногда эти страхи подтверждались, но эффект никогда не был долгим.

Не секрет, что и университет, и колледж имели виды на землю, на которой стоял дом на Вест-роуд, 5. Два учебных заведения участвовали в переговорах о перепланировке задней части сада в библиотеку для юридического факультета, а колледж на протяжении многих лет хотел на месте дома построить студенческое общежитие. Живя там последний год и находясь в молчаливом осадном положении, мы наблюдали, как землемеры, вооруженные измерительными рейками, обставляли колышками сад, размечая участки палочками и вешками, а в это время вдоль изгороди остролиста сваебойная установка прокладывала путь вглубь сквозь аллювиальную[197] почву. С нашим выселением судьба всей собственности – старого дома, чудесного безмятежного сада и величественного занавеса деревьев – будет решена. Во имя прогресса университет и колледж предсказуемо собирались уничтожить еще одно тенистое зеленое место. В суматохе переезда я мало что могла сделать для спасения дома и сада, кроме обеспечения защиты деревьев, особенно двух величественных стражей дома, веллингтонии и красного кедра в дальнем конце лужайки, лесными охранными обязательствами. Чиновники, якобы относящиеся к лесному хозяйству, провели исследование и уверили меня в том, что волноваться не стоило: деревья и так уже были защищены, так как находились на особо охраняемой природной территории. Удовлетворенная тем, что выполнила свой гражданский и экологический долг, я уехала.

В течение следующего года я часто навещала сад по дороге домой из города, чтобы проверить, не случилось ли что-нибудь неожиданное. Похоже, угроза миновала. Все было тихо, кроме постоянно шлифующей сваебойной установки. Сад, лужайка, деревья остались нетронуты после того, как мы их покинули.

Я блуждала в этом храме ностальгии, с грустью вспоминая вечеринки, танцы, игры в крокет и крикет и вглядываясь в пустые невидящие окна дома – окна, в которых было столько радости и боли. Дом хранил свои тайны, свидетельствуя о прошлом только несколькими разбросанными предметами, как забытыми трофеями битвы, – то были омытые дождем остатки песочницы Тима, разбитое игрушечное ведерко, сдутый футбольный мяч, треснутый цветочный горшок и желтеющая бельевая веревка, развешанная вдоль сада и сослужившая хорошую службу. Они рассказывали о жизни и событиях, о которых студенты, живущие теперь в доме, едва ли знали.

Смягченные неменяющимся спокойствием сада, мои опасения за него были вытеснены более срочными делами. Литературному агенту не удавалось найти издателя для моего справочника по покупке французской недвижимости At Home in France. После его нескольких неудач я решила, что могу попробовать издать книгу сама, после чего агент выслал мне копию договора, отметив, что я связана обязательствами по нему на долгих четыре года – если, конечно, я не подпишу новый договор, дающий ему пожизненное право издавать любую биографию Стивена, которую я когда-либо напишу. Я сердилась и на себя за свою наивность, и на этого сомнительного агента, который так нагло воспользовался моей неопытностью и подавленностью. Его хитрость воодушевила меня на намерение самостоятельно и любой ценой издать мою французскую книгу, лишив его пожизненного права на комиссию с любой книги, которую я могу написать.

Пока не начался бракоразводный процесс, Тим был в безопасности и не становился предметом ожесточенных споров касательно попечительства.

Примерно в это же время управление по налогам и сборам переключило свое внимание на прибыль от «Краткой истории времени». В результате высокого уровня безработицы, вызванного государственной политикой партии консерваторов, у Министерства финансов кончились средства, и оно велело управлению увеличить доход от расследований бракоразводных процессов, особенно тщательно исследуя ситуации, в которых развод мог вызвать финансовую путаницу. Несмотря на то что я больше не занималась книгой Стивена, налоговый инспектор обрушил всю свою профессиональную агрессию на мою утомленную голову. Он беспокоил меня письмами и телефонными звонками, позвонив даже в Рождество, когда мои руки были заняты замешиванием теста, а ум – рождественскими гимнами, пудингами и подарками.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии