Быть может…

Разгар Гражданской войны, перевернувшей судьбы всех, кому довелось жить в «ту пору прекрасную». Мои юные дедушки и бабушки оказались в гуще тех событий, и все же сумели выжить и оставить потомство. Иначе не было бы меня.

Год 1961-й

Весна. Московский издательско-полиграфический техникум. Солнечный лучик пробился сквозь мутное стекло и настиг замшелую зеленую муху, дремавшую всю зиму в закоулках облезлого подоконника. Муха встряхнулась, покачалась на неверных лапках и поползла навстречу новой жизни. В гнетущей тишине кабинета математики слышались лишь ее растревоженное жужжание, да нерешительный скрип мела у доски.

– Ну! – раздался громовой голос Медузы Горгоны, который приводил в трепет не одно поколение ее учеников. – Долго ты еще будешь там сопеть над уравнением, бестолочь несчастная?

Впавшая в ступор жертва математики уставилась на свои испачканные мелом пальцы и отказывалась что-либо соображать.

– Та-ак! Кто подскажет решение? – буравила взглядом трусивших первокурсников Медуза Горгона. – Давай, Овсянкина. Единственная светлая голова на тридцать пустых глиняных горшков!

Медуза Горгона – плотная коротконожка неопределенного возраста с «корзинкой» из смоляных косиц, воинственно торчащим животом, причиной многолетних кривотолков среди любопытствующих, и коровьими глазами, в которых плескалось нескрываемое презрение к роду человеческому, – вызывала нервную дрожь у всех обитателей техникума. Ее обжигающего взгляда и беспощадного языка побаивались даже преподаватели. Навечно упакованная в темный суконный сарафан, невзрачную блузку с жалким бантиком, фильдеперсовые чулки и старорежимные туфли на «школьном» каблуке, без малейших намеков на духи-пудру-помаду, она терпеть не могла нынешних девчонок, особенно симпатичных модниц, спускавших свою тощую стипендию неподалеку – в польском магазине «Ванда» на Петровке.

Как назло, в их издательской группе девчонками были почти все: три Аллы, две Гали, две Иры, три Ларисы, три Лены, две Лиды, две Любы, две Сони и четыре Тани. А еще Валя, Вера, Люда, Надя, Саша и Эмма (после первой сессии из четверых ребят остался только один Валера). И среди этих малолеток – немало симпатичных, сразу обративших на себя внимание старшекурсников-механиков.

В поисках очередной жертвы Медуза Горгона остановила свой немигающий взгляд на Алле. Это была из всех Алл Алла – высокая, золотоволосая, с чуть вздернутым носиком и точеными ножками, знавшими себе цену.

– Ты опять себе башню на голове строила, вместо того чтобы задачи решать? Я всех предупреждала: ко мне на занятия с «бабеттами» не ходить! Что ты засунула в это воронье гнездо – консервную банку или драные чулки?

– Да па-жа-л-ста-а-а, – томно протянула из всех Алл Алла, изящным движением касаясь головы.

И в следующее мгновенье золотой водопад обрушился ей на горделивые плечи, заискрив на солнце. Изумленное «Ах!» пронеслось по кабинету и растаяло. Но Медуза Горгона, не моргнув глазом, назидательно заметила:

– Ну вот, заплети косу и…

«И завяжи бантики! Хи-хи-хи!» – закончил кто-то за нее из дальнего угла.

– Это кто у меня так развеселился? Скоро экзамены – вот тогда и посмеемся!

Медуза Горгона склонилась над журналом успеваемости и заскребла по нему пальцем, не знавшим маникюра. Народ вжался в столы. Хитренькие умишки заметались в поисках спасения, умоляя звонок прозвенеть поскорее. В мертвой тишине слышалось только какое-то мерное поскрипывание. Вдруг раздался страшный грохот. Все радостно обернулись назад – только что сидевшая за последним столом одна из Ир внезапно исчезла.

– Голышева, ты что это разлеглась на полу в неприличной позе? – невозмутимо поинтересовалась Медуза Горгона. – Все коленки свои демонстрировала соседу? Даже стул не выдержал такого безобразия! Конечно, зачем тебе математика с такими коленками. Так! Тихо! Урок еще не закончен! – попыталась она унять развеселившийся молодняк.

Но было уже поздно: вовсю заливался звонок на перемену. Девчонок в одно мгновенье как ветром сдуло. Единственный парень в группе, в больших роговых очках, со строптивым ежиком на голове и вечно насупленный, степенно выходил из кабинета, церемонно раскланиваясь с Медузой Горгоной.

Следующий урок – история с милейшим Яковом Соломоновичем, разобранным его обожателями на цитаты. Особенно он не церемонился с ребятами-старшекурсниками, которых иначе как «брандахлыстами» не называл. Историк требовал знания назубок точных дат важных событий, начиная со времен царя Гороха, и признавал только две отметки – «пять» и «кол», обычно вызывая отвечать «с места». И тут – как повезет: угадаешь ответ на его вопрос – «пять», замешкаешься с ответом – «кол». Добрый был человек и незлопамятный.

– Когда Наполеон вошел в Москву? – гремел его зычный голос на весь этаж.

– Э-э… в тысяча… девятьсот… двенадцатом, кажется…

– Садись! «Кол»! Тупица! Кто знает когда? – выглядывал он из-под мохнатых бровей.

– В восемьсот…

– Молодец! Садись! «Пять»! – не давал он договорить выскочке.