Уже угаданы «архивные пустоты», где находились некогда грибоедовский проект и два отзыва на него; бумаги, ушедшие вместе с большим начальником и окончившие свои странствия в Петербурге.
17 июля 1828 г. Грибоедов и Завилейский, как уже говорилось, ставят свои подписи под проектом. 7 сентября проект послан Паскевичу «на заключение».
Однако сам Грибоедов, по-видимому, настроен довольно оптимистически: два месяца спустя, 30 октября 1828 г., в Тебризе вот что записывает (явно со слов «шефа») второй секретарь Российской миссии в Персии Карл Федорович Аделунг, милый человек, которому в Тегеране суждено разделить судьбу посла: «Грибоедов и Завилейский […] передали императору план Закавказской экономической и торговой компании, которая, вероятно, будет основана, так как и Паскевич написал об этом императору; если это произойдет — Грибоедов пошлет меня в будущем году в Кашмир, чтобы там закупить шерсть и пригнать овец…» [Гр. Восп., с. 190].
Ровно через три месяца, 30 января 1829 г., Грибоедов растерзан в Тегеране.
Среди погибших бумаг наверняка была одна из копий проекта Российской Закавказской компании.
Разбор персидских дел, трагической тегеранской интриги не входит в наши планы.
Тифлис, Кавказ, Россия больше не увидят живого Грибоедова.
Чуть позже «Тифлисские ведомости» поместят несколько строк о могиле Грибоедова, над которой еще не успел подняться памятник: «Тут лежит Грибоедов, — думал я, — и камень этот безгласен… И я в таком же восхищении от последней завещательной мысли Грибоедова быть похоронену у Святого Давида, как от гениальной прелести, беспрестанно встречаемой в бессмертном его творении „Горе от ума“» [Тифл. вед., 1831, № 9–11, с. 81].
Грибоедова не было — проект же, как ни странно, еще жил.
Через три с половиной месяца после тегеранского убийства Паскевич подписывает важный документ «О бедственном положении грузинского народа». Главная мысль этой бумаги в том, что из-за двух войн ему, Паскевичу, было недосуг заняться гражданской частью, а там — «злоупотребления, разнообразные формы правления, слабый надзор, страдания народа, недостаток правосудия». Сверх того, генерал жалуется на отсутствие надежного статистического описания Закавказья, из-за чего империя не получает там «экономических выгод».
Паскевич сам просит, чтобы из Петербурга во «вверенный ему край» прислали настоящих, суровых ревизоров (в докладе после того были написаны, но все же при переписке зачеркнуты уж слишком откровенные фразы о беспорядках и злоупотреблениях, «которые были допущены даже во время моего управления сим краем и могли бы дойти до сведения Вашего Величества»).
Генерал напуган. Так и кажется, что многое здесь заимствовано из вступительного, критического раздела недавно представленного проекта Закавказской компании. Любопытно, что главнокомандующий винит во всех неустройствах тифлисского генерал-губернатора Сипягина, но хвалит распорядительность гражданского губернатора Завилейского, из чего возникают серьезные подозрения, что соавтор Грибоедова был вдохновителем записки «О бедственном положении грузинского народа» и заменил Грибоедова на посту «сочинителя» (см. [АК, т. VII, с. 18–20]; черн. текст [ЦГИАГ, ф. 2, оп. 1, № 2275]). Действительно, в эту пору и сам Петр Демьянович Завилейский пишет разные бумаги «от себя» — тоже близко к тексту недавнего проекта. Он обращается чаще всего к министру финансов, и из переписки легко усмотреть, что этот сравнительно молодой чиновник — «человек Канкрина», надеющийся на поддержку могучего финансового ведомства. Иногда кажется, что соавтор, оставшийся в живых, вообще стремится «дублировать» Грибоедова; между прочим, просит руки Нины Александровны Грибоедовой, но успеха не имеет… (см. [Гр. Восп., с. 75]).
Вчитываясь в копии тех писем, что Завилейский посылает в Петербург, видим, что он рассуждает на старую тему, очень занимающую министра финансов: как окупить хотя бы часть расходов по управлению Закавказья и содержанию там войск? Сверх того, Завилейский постоянно толкует о необходимости расширения российской торговли в новых провинциях, о рынках сбыта на Востоке и пр.
Закавказская компания вроде бы не упоминается, но явно подразумевается.