«Быть может за хребтом Кавказа»

Грустно думать, что к этому стремится правительство, не понимающее истинных требований века […]. Не дай боже убедиться нам на опыте, что не в одной механической формалистике заключается закон всякого успеха. Это страшное зло не уступит, конечно, по своим последствиям татарскому игу! Мне, уже состарившемуся в старых, но несравненно более светлых понятиях, не удастся увидеть эпоху возрождения России. Горе ей, если к тому времени, когда деятельность умных и сведущих людей будет ей наиболее необходима, наше правительство будет окружено лишь толпою неспособных и упорных в своем невежестве людей» [Давыдов, с. 466].

Даровитейший генерал Ермолов становится лишним человеком; Пушкина и Грибоедова пытаются таковыми сделать, им приходится жизнью доказывать невозможность подобной попытки.

Грибоедов, один из самых «умных и сведущих», не успел еще раз уподобиться Ермолову, своему старому начальнику и «двойнику»:

Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,
Прекрасный, мощный, смелый, величавый,
В средине поприща побед и славы…

Часть III Одоевский

Глава 7 Где он, где друг?

Едва расцветший век…

Грибоедов

 Летом 1837 г. по сибирскому тракту — с востока на запад, «из Азии в Европу» — двигалась под охраною партия из семи декабристов. Путь же их лежал в «другую Азию», на Кавказ (Александр Сергеевич Пушкин, бывало, надписывал конверт: «Его благородию Льву Сергеевичу Пушкину в Азию», и письмо находило младшего брата, служившего в Кавказском корпусе).

Ехал тем летом на запад и юг Николай Лорер, бывший член Южного общества, арестованный 29-летним майором, а теперь определенный в 41-летние рядовые.

Ехал Михаил Нарышкин, несколько младший член Южного общества, арестованный 28-летним рядовой-полковник (друзья, оставшиеся в Сибири, поздравляли с «омоложением» и предсказывали превращение в «юнкера», а там, глядишь, и в «недоросля»).

Переводятся на Кавказ также 36-летний Михаил Назимов (бывший гвардии штабс-капитан), Черкасов, Розен, прежде поручики. Жена Нарышкина, жена и дети Розена в ту же пору вернутся в родные края и уж там будут дожидаться своих солдат. Никто не проводит и не ждет Владимира Лихарева: в другой жизни блестящий 22-летний подпоручик имел жену, в Сибири узнал о рождении сына; теперь же 34-летний солдат давно знает, что жена вышла за другого. Пройдет еще несколько лет, и в известном сражении у речки Валерик горская пуля поразит Лихарева во время жаркого спора с Лермонтовым о Канте и Гегеле. В вещах убитого нашли портрет бывшей жены, «рисованный Изабе в Париже» [Лорер, с. 266–267].

Наконец, седьмой солдат. Александр Иванович Одоевский, бывший конногвардейский корнет, бывший князь — Рюрикович (впрочем, лишившись титула, Рюриковичем быть не перестает!).

35-летний кузен Грибоедова, автор декабристского «Ответа» Пушкину, герой будущих стихов Лермонтова. Человек необыкновенный.

Поэт

Поэт — со всеми неровностями, взлетами и спадами, с характером, столь трудно определяемым, что специалисты, которые свою задачу видят именно в том, чтобы определять, много спорят и — огорчаются.

«Случайный декабрист», «христианский идеалист», — писали до революции академики Пыпип, Котляревский, Сакулин. «Порочная методология», — обличали прежних академиков некоторые современные исследователи, уверенные, что старой школой «явно преувеличиваются созерцательность жизненной позиции Одоевского, религиозные элементы его миропонимания».

Творчество и еще более личность этого человека очень важны для нашего рассказа и требуют экскурсов в прошлое, из 1837 года в 1820-е…

Как сейчас увидим, Александра Одоевского будут постоянно сопровождать легенды — иногда имеющие реальную основу, порою фантастические. Не всякая личность их стимулирует, «притягивает», но Одоевский, вероятно, был для того создан. Почти все необыкновенные, «одоевские» истории относятся к событиям начиная с 14 декабря 1825-го. Лишь одна, впрочем для нас интереснейшая, связана с более ранними датами.

Речь идет о необыкновенных чувствах Александра Грибоедова к своему дальнему родственнику (Одоевский был двоюродным братом — по материнской линии — Е. А. Грибоедовой, жены Паскевича и кузины Грибоедова по отцовской линии) к тезке, которого он совсем не знал в детстве, юности (Одоевский младше то ли на семь, то ли на 12 лет): познакомились в 1823-м, общались несколько месяцев, весной 1825-го навсегда расстались. Как мало и как много!

В грибоедовских письмах находим:

10 июня 1825 г. (другому дальнему родственнику, Владимиру Одоевскому, кузену Александра Одоевского): «Брат Александр мой питомец», «дитя, мною выбранное, — l’enfant de monchoix».

9 сентября 1825 г. (Бегичеву): «Александр Одоевский будет в Москве; поручаю его твоему дружескому расположению, как самого себя. Помнишь ли ты меня, каков я был до отъезда в Персию, таков он совершенно. Плюс множество прекрасных качеств, которых я никогда не имел» [Гр., т. III, с. 179].