Быть может

— Почему дурацкие? Чудесные духи. Но дамские. А от вас должно пахнуть мужчиной.

Господи, как хорошо вместо допроса вести простую беседу, когда не беспокоишься о правдивости и состоянии свидетеля, а говоришь, что думаешь.

— Может быть, перейдём к делу? — спросил Кутов: всё-таки он обиделся.

— У меня больше вопросов нет.

— Да вы ни одного и не задали, — опешил Кутов.

— Вы свободны.

— Как же так?…

— Я всё выяснил.

— Базалова сказала, что вы поможете, примете меры…

— Правильно. И принимаю.

— Но ведь письма приходят! Всё наглее и наглее.

— Скоро мы его возьмём.

— Он вам известен?

— Да, мы идём по его следу. Образно говоря, он чувствует наше дыхание на своём затылке.

— У меня есть подозрение относительно одного лица…

— Спасибо, не нужно.

— Как же не нужно? — ещё раз опешил Кутов, ничего не понимая. — Вам тогда не потребуется никаких следов…

— Благодарю вас, мы его возьмём и так.

Кутов поднялся, поправил галстук и посмотрел в окно тусклым взглядом своих круглых глаз — он не верил Рябинину. Он прочёл не один детектив и просмотрел не один криминальный фильм. Не так допрашивают, не о том спрашивают и не так ведут себя следователи. Проверка подозрений — их хлеб. А этот отказался даже выслушать. И не должно быть на губах следователя улыбки — не улыбки, а какой-то лёгкой, почти незаметной иронии, которая, казалось, бегала по губам от одного угла рта к другому.

— Знаете… эти «Быть может» меня просто преследуют, — сказал Кутов вроде бы вместо «до свидания» и вымученно улыбнулся.

Где ж его менторский тон? Нет, даже в самой простой беседе следователь остаётся следователем и поэтому обязан думать о состоянии свидетеля. Это для Рябинина беседа, а для Кутова допрос. Для Рябинина беседа, а для Кутова неприятности, и неважно, кто в этих неприятностях виноват.

— А знаете, — вздохнул Рябинин и сказал, не очень надеясь на понимание: — Все ваши неприятности оттого, что вас не восхищает запах духов «Быть может».