Быть принцессой

Принц Филипп поистине был очень мил; человек светский и в то же время храбрый и опытный воин, он обладал искусством смешить, никогда не забываясь и не позволяя себе никаких вольностей. Судьба не раз еще сталкивала нас при самых разнообразных обстоятельствах, и он всегда был для нас тем же преданным другом и любезным собеседником. Он приезжал вторично в Россию ко дню нашей коронации в 1826 году. В третий раз Император австрийский присылал его во время турецкой войны в главную квартиру, и я видела его тогда в Одессе в 1828 году. Четвертый раз он был в Варшаве, во время нашей коронации польскою царскою короною (1829 г.)

Брат мой и принц Филипп покинули нас наконец, и, разумеется, гораздо скорее, нежели я того желала; мы отправились проводить остальную часть лета в Павловске, но ненадолго, так как Император и обе Императрицы собирались вскоре уехать за границу. Maman радовалась этому путешествию, имевшему целью посетить трех ее дочерей в их резиденциях; первую по списку предполагалось посетить Великую княгиню Екатерину Павловну, Королеву Вюртембергскую; Анна Павловна, принцесса Оранская, проживала в Брюсселе, а Марию Павловну, супругу наследного герцога Веймарского, предстояло посетить последнею. Император должен был отправиться в Ахен на политический конгресс, на котором обещал присутствовать и отец мой. Михаил [Павлович] находился уже в Германии, собираясь посетить Англию и Италию; поездка эта имела воспитательную цель и должна была завершить его образование. Константин [Павлович] занимал в Варшаве тот пост, который сохранил вплоть до несчастной катастрофы 1830 года. Итак, мы с Николаем оказывались единственными членами Императорской фамилии, остававшимися в Петербурге. Нам были даны инструкции касательно того, что следовало делать в высокоторжественные дни.

Первый случай, когда мы принесли себя в жертву отечеству, был в день Св. Александра Невского; в тот день мы присутствовали в полном параде на архиерейской службе и на завтраке у митрополита. То было настоящим испытанием для меня, бедной женщины, всю жизнь не имевшей достаточно сил выстаивать длинные церковные церемонии. Помню, что я испугалась собственного лица по возвращении с этой утомительной службы. Завитые мои волосы совсем распустились, я была мертвенно бледна и вовсе не привлекательна в розовом глазетовом сарафане с шлейфом, шитым серебром, и серебряным кружевным током на голове.

Maman разрешила своему сыну провести несколько дней в Гатчине для охоты. Мы с радостью приготовились воспользоваться этим позволением и провели в Гатчине время весьма приятно в тесном кружке, который составляли обер-церемониймейстер князь Яков Лобанов, сын его, флигель-адъютант князь Александр Лобанов, граф Рибопьер и наш маленький аничковский Двор. Мне чрезвычайно понравилась эта жизнь в загородном замке и охота; все были веселы, любезны, каждый по-своему, разговорчивы, и все расстались довольные друг другом.

Ко времени этого пребывания в Гатчине относится мое знакомство с графом Рибопьером, который, несмотря на частые отлучки, всегда был для меня другом, а впоследствии любезным чтецом. Мы были как нельзя более довольны графом Моденом, заступившим место Кирилла Нарышкина; он отличался изысканными манерами старинного версальского Двора, был донельзя вежлив даже в шутках, услужлив без низкопоклонства и умел устраивать все как нельзя лучше. Его можно было упрекнуть разве в излишней обидчивости. Мне, женщине наименее взыскательной и честолюбивой, судьба сулила всю жизнь быть окруженной людьми подозрительными и обидчивыми. Я, неизменно желавшая всем лишь добра и думавшая, как бы сделать приятное другим, напротив того, нередко имела несчастье оскорблять и делать неприятное людям, на которых считала возможным вполне полагаться; мне пришлось немало прожить, прежде чем я приобрела знание людей – науку весьма полезную, но составляющую плод многих неудач и утраченных заблуждений!

В городе сезон балов начался рано и открылся балом в Аничковом дворце 3 (15) октября, в день рождения моего брата, наследного принца. Это было событием для нашего Аничковского дворца, так как то был наш первый прием в Петербурге, и меня впервые тогда увидели исполняющею обязанности хозяйки дома! Ко мне были снисходительны, очень хвалили наш бал, наш ужин, нашу любезность; это явилось как бы поощрением, которое дало нам охоту принимать и веселить людей у себя. Когда человек молод и красив, когда сам любишь танцевать, нетрудно угодить всем без особого труда.