Быть психопатом. Интервью с серийным убийцей

И я еду. Из духа противоречия. Только не нужно сейчас спрашивать, кому я противоречил. В целом мне просто не хочется возвращаться в школу. Мне скоро четырнадцать. Бонни – пять. Мы выходим из самолета, и нас буквально оглушает жара. Она стесняет движения. Плавит мысли. Превращает в странных аморфных существ, основная задача которых – поддержание жизни в организме. Я не особенно задумываюсь над тем, куда мы сейчас едем. И зачем. Мы все время перемещаемся в пространстве. Одежда становится все более и более грязной и пыльной. Она теряет цвет. Постепенно мы начинаем походить на индусов. Останавливаемся в ашрамах. В них не так уж плохо. Мама ищет просветления у монахов. Нам выделяют комнату. Соседи по ашраму – такие же белые люди. Естественно, в оранжевом. Естественно, со стеклянными глазами и в поиске новых путей. Куда путь, никто не говорит. Да, все правильно, вместо ответа – скорбная улыбка и взгляд в вечность. Бонни с трудом переживает все эти поездки. Она худеет и слабеет. На дух не переваривает местную пищу. Я, кстати, тоже. У нее начинается аллергия буквально на все.

И вот мы уже едем к какому-то знаменитому сэнсэю. Я знаю, что они называются садху или как там еще… Я всех этих бородатых бомжей в оранжевых шапках называю сэнсэями. Мы с Бонни очень устали. Пришлось несколько дней проторчать в Дели, пока наконец удалось сесть на нужный поезд. На вокзале обязательно появляются доброжелательные парни, которые рассказывают, что именно сегодня нет никаких поездов в нужный нам город, но они могут предложить такси. У нас нет денег на такси. Тогда они раздражаются, начинают орать и яростно жестикулировать. Пару раз я на них наорал в ответ. Они сразу попритихли, но мама все равно не захотела ехать на проклятом поезде с грязной энергетикой. Жизнь в Дели – бесконечная борьба за выживание. Наконец, мы садимся в поезд. В каждом купе по три полки, одна из которых без обивки. Еще есть три боковые полки в проходе. Таких закутков тридцать шесть. По три человека на полку, плюс пол, который моментально устилают тела людей. Мама все еще не отошла от прошлого поиска новых путей. Я вижу полку, на которой двое парней моего возраста. Прошу их освободить место. Они оценивающе смотрят на меня и нехотя слезают с полки. Мама послушно залезает наверх, а Бонни не хочет лезть в этот пыльный полугроб. Уговариваю ее посидеть там хоть пару часов. Иду в тамбур. Вместе с пятью индусами свешиваюсь в открытую дверь и дышу ветром. Здесь, наверное, градусов пятьдесят жары. Я больше не могу стоять на ногах. Сажусь в проходе. Рядом с туалетом и окном. Через меня то и дело кто-нибудь переступает. Рядом полусидит индианка в малиновом сари. Выключаюсь.

Кто-то осторожно дотрагивается до моего плеча. Тут же просыпаюсь. Женщина в малиновом сари объясняет что-то мне на непонятном языке и показывает в конец вагона. С каждым словом она становится все более эмоциональной. Когда она показывает рукой рост и жестом укорачивает себе волосы до плеч, понимаю, что речь идет о Бонни. Вскакиваю и иду к полке, на которой оставил ее вместе с мамой. Бонни там нет, а мама спит. Оборачиваюсь на женщину в сари. Она машет рукой. Мол, иди дальше. Иду в конец вагона, нагло переступая, а иногда и наступая на тела людей. Не важно. Вижу Бонни в последнем закутке с четырьмя полками. Рядом с ней полуголый индус с насквозь гнилыми зубами. Его лицо чуть ли не вплотную прижато к ней. Он что-то говорит и дотрагивается до ее плеча. Выдыхаю и кладу руку на его плечо. Он оборачивается, и я толкаю его как раз на столик с металлическим кантом. Он вскрикивает, и остальные мужчины в купе начинают орать на меня. Их, наверное, человек пятнадцать. Бонни немного оцепенела то ли от страха, то ли от непонимания. Беру ее на руки и иду к женщине в малиновом сари. Благодарю ее на трех языках. Она не знает ни одного из них, улыбается и начинает играть с Бонни. Они быстро находят общий язык.

Женщина достает из потертой и сильно пахнущей сумки черную лакированную коробку. Она открывает ее, и оказывается, что это набор для грима. Бонни визжит от радости. Начинаю оглядываться в поисках бумаги. Женщина понимает и разводит руками. В сумке у нее находится только пара салфеток, причем изрядно помятых. Я протягиваю Бонни руку и предлагаю «сделать мне татуировку». Она тут же приступает к разукрашиванию руки, а затем и футболки. Это последний спокойный и счастливый день в моей жизни. Я сижу, привалившись к горячей от жары стене поезда. Той, что возле туалета. Напротив меня – добрая женщина в малиновом сари. Бонни сосредоточенно что-то раскрашивает на моей руке. Ощущения дико неприятные, но пока она занята красками, с ней все будет в порядке. А мы должны доехать до этого ашрама. Я обещал маме.