Быть рядом

– Долг, Родина – это всё красивые слова! А ты знаешь, как всё выглядит на самом деле? Всех загоняют в большую камеру и травят газом. И вроде всё безболезненно, но видел бы ты лица людей и то, как они, лежат вповалку друг на друге.

– А то ты видел!

– Видел! И не хочу, чтобы ты оказался среди них.

– Папа, ну пойми ты, – я не знал, как ещё объяснить ему, – нельзя так. Мы должны и всё. Родина нуждается в нас.

– Знаешь что, – удивительно спокойным тоном проговорил отец, – в сорок первом году, когда немцы рвались к Москве, твой прадед пошёл на фронт. Потому что Родина нуждалась в нём. Потому что его винтовка могла остановить врага. И остановила. А наша с тобой смерть кого остановит?

– Такого же врага!

– Сынок, да забудь ты про то, что тебе в школе говорили. Всё изменилось! Раньше я мог вернуться с войны. А теперь – нет. Всё, билет в один конец. Вот поэтому и решили, что семьи военных нужно вместе с ними в зачётник отправлять. Чтобы сирот не плодить да на пенсии не тратиться. Конечно! Это гораздо экономнее. Мне тоже в школе рассказывали, что высвободившиеся после разоружения в восемьдесят шестом деньги помогли поднять экономику до заоблачных высот. Это так, это правда. Но! Понимаешь, твой прадед видел перед собой врага. А что увидишь ты? Стены газовой камеры? Раньше убивали хотя бы враги, чужаки. А теперь – травят свои. Арифметика проста: кто больше собственных граждан передушит – тот и победил! Ну да, экономика в порядке, разрушений никаких – чистенькая война. Политики пригрозили друг другу пальчиками и всё. А люди…Только вот что я тебе скажу, сынок: страны, которые сами – понимаешь, сами, добровольно! – убивают своих граждан, не имеют права требовать верности и преданности.

Он замолчал. И у меня тоже закончились слова. Отец положил мне руку на плечо и заглянул в глаза:

– До смерти твоей мамы я ни о чём таком не думал, сынок. Но когда она погибла, что-то во мне надломилось. Я не отдам тебя им. И плевать я хотел на долг, патриотизм и Родину. Ты им – не достанешься.

Я посмотрел в его глаза и ощутил, как заплясали на кончике языка нужные, правильные слова:

– Можно я скажу?

Отец кивнул.

– Пап, на самом деле ничего не изменилось. Подожди, дай я договорю!

Отец сдержался и промолчал.

– Ничего не изменилось, – повторил я, – что тогда, что сейчас – от нас зависит победа. От каждого из нас. Чем больше людей пожертвует своей жизнью – тем вероятнее наша победа. Разве раньше не так было? Да так же, один в один так же! У кого больше солдат, то и побеждал. Да, теперь это выглядит по-другому. Но суть осталась та же.

– Нет, – медленно проговорил отец, – не та же. Твой прадед сражался за Родину. И его враги – хоть и были не правы – тоже сражались. А нас – и тех, на другой стороне – заставляют за неё умирать . Неужели ты не понимаешь, что это совсем разные вещи? Диаметрально противоположные!

Я промолчал. Всё равно ему ничего доказать невозможно.

Отец хотел что-то сказать, но вдруг наклонился к рулю и впился глазами в небо. Я проследил его взгляд и заметил среди облаков чёрную точку. Она быстро приближалась.

– Ну вот, сын, – сказал отец, – нас, похоже, нашли.

Точка превратилась в десантный вертолёт. Он уверенно шёл в нашу сторону.

Отец сунул руку во внутренний карман и достал что-то металлическое. Я изумился – он держал пистолет. Я такой видел только в кино про войну.

– Трофей, – пояснил отец. – Называется «Парабеллум». Твой прадед с войны принёс. Когда проходило разоружение, прадед его спрятал. Потом передал деду, а тот мне. А я хотел тебе оставить. Семейная реликвия…

– И что ты собираешься делать? Это же…

– Ну да, – согласился отец, – это боевое оружие. А у них там – парализаторы. Повоюем? По-настоящему?

– Пап, ты что? Ты же убить можешь.

– Не просто могу, сын, – оскалился отец. – Буду. Я не дам нас захватить.

Он открыл дверцу и выкатился из машины.

– Папа, стой!

Отец прижался к стволу сосны, прячась под кроной. Вертолёт прошёл совсем низко, почти над самыми деревьями. Я смог разглядеть эмблему внутренних войск и лица десантников, выглядывавших из дверей.

Нас тоже заметили. Вертолёт сделал круг и завис над деревьями. С него упали верёвки, по паре с каждого борта. Отец перехватил пистолет двумя руками и прицелился, но клубившаяся пыль мешала ему. Он сплюнул, и отступил чуть дальше в лес. Я сидел окаменевший, не зная, что делать и как поступить.

По верёвкам заскользили десантники. Как только первый из них достиг земли, отец выстрелил. Боец схватился за правый бок и повалился наземь. Отец перебежал к другому дереву и снова выстрелил – ещё один десантник упал в пыль.

Солдат это не остановило. Они продолжали спускаться, а уже высадившиеся укрылись за машиной. Отец не стал стрелять, боясь задеть меня, и десантники воспользовались этим – вскинули парализаторы и прижали его очередями к земле. Шарики с парализующим составом шлёпали по деревьям, лопались, забрызгивая всё вокруг яркой оранжевой краской. Отец пытался отползти дальше в лес, но десантники стреляли слишком часто, и ему оставалось только плотнее вжиматься в землю.