Быть рядом

Моя дверца распахнулась, и меня буквально вырвали из машины. Я упал на землю, уткнувшись в пыль и сухие иголки. Кто-то придавил меня коленом и левую руку обжог укус карманного парализатора. В глазах сразу потемнело, уши заложило ватой, и я провалился в тёмную бездну.

* * *

Резкий запах ударил мне в нос. Я затряс головой, пытаясь отвернуться от источника запаха, и получил несильную оплеуху.

— Он очнулся, товарищ капитан.

Я открыл глаза. Передо мной сидел на корточках прапорщик с флаконом нашатыря. Военный ещё пару раз шлёпнул меня по щекам и отошёл.

За спиной я услышал голоса:

— Как там наши раненные? Есть сведения?

— Так точно, товарищ капитан! Уже оперируют. Врачи говорят — опасности для жизни нет.

— Хорошо, сержант. Что с машиной?

— На подходе, товарищ капитан.

— Оставайтесь на связи с ними, поможете найти дорогу, если что.

— Есть!

Я попробовал встать, но ноги не держали, и пришлось остаться сидеть, опираясь на колесо машины. Передо мной остановился крепкий молодой мужчина.

— Ты, я так понимаю, был заложником? — начал он без предисловий и представления.

Я хотел объяснить, что это не так, но язык работал плохо — получилось только промычать что-то невразумительное.

— Ладно, следствие разберётся, — махнул рукой капитан. — Сейчас прибудет машина, а пока отдыхай.

Он поднялся.

— Кстати, мужик этот, который тебя захватил, дуба дал. Ребята ему слишком много парализатора всадили от злости, что он наших подстелил. Вот сердце и не выдержало. И откуда у поганца оружие настоящее было? Ты не в курсе?

Я не ответил. Потому что мир в один момент перевернулся и погас. Из глаз сами собой потекли слезы. Капитан, не сказав ни слова, отошёл.

За моей спиной, в салоне, кто-то включил радио:

«Сегодня, в шесть часов утра по московскому времени, Евросоюз предложил объявить перемирие и сесть за стол переговоров. Наш президент предложение принял. Переговоры состоятся через два дня в Москве. В связи с этим, все намеченные на сегодня операции взаимозачёта отменены».

Война

— Раз!

Я проверяю амуницию — активная броня включена на полную защиту, разгрузочный жилет пригнал плотно, но движений не стесняет, все кармашки надёжно закрыты. Магазин в автомате новый, полный, затвор легко ходит.

— Два!!

Дышу ровно. Вдох — носом, выдох — ртом. Вдох, выход. Всё равно не могу успокоиться. Сердце стучит как бешенное. Сжимаю автомат и бессвязно, то шёпотом, то про себя начинаю молиться. Кому — и сам не знаю.

— Три!!!

За спиной дружно хлопнули миномёты.

— Вперёд! В атаку!!!

Одним движением выпрыгиваю из окопа и, пригнувшись, устремляюсь вперёд. Ору что есть мочи. Насколько хватает глотки и лёгких.

Рядом ревут такие же как я, бедолаги пехотинцы. Не элитный десант, не тщательно отобранные, один к одному, гренадёры. Простая пехтура. Махра. Первые, кто смог сюда добраться.

Бегу. Ноги увязают в месиве из грязи, осколков камня и гильз. Постоянно перепрыгиваю через трупы. Это те, кто шли в атаку час назад.

Я не стреляю. Боюсь задеть тех, кто передо мной. Бегу и ору.

Впереди рвутся наши мины — ребята стараются хоть немного нас прикрыть. Но миномёты — это всё что у нас есть. И этого не хватает. Слишком долго они здесь укреплялись, готовя ловушку.

Там, впереди, они блокировали несколько наших колонн. В основном, с припасами и раненными. Уже второй день там идёт бой, наши ждут подкрепления и вертушек. А мы тычемся, тычемся и никак не можем прорвать внешний обвод. И погода, мать её…

Бегу. Рвусь из сил, из всех сухожилий. Сейчас у наших закончатся мины. Сейчас дикари ударят изо всех столов. Сейчас мы заляжем. И тогда нам конец. Надо успеть проскочить к мёртвой зоне.

Дым впереди разорвало огнём. Началось. Пригибаюсь ещё больше, бегу почти на четвереньках. Бегу. Не падаю.

Только вперёд.

Только туда.

Не смей падать.

Я уже не ору. Судорожно хватаю воздух и как заведённый переставляю ноги.

Слева вырастает столб дыма и земли. В левое ухо из наушника рвётся многоголосый вопль. Я не обращаю внимания. Вперёд, только вперёд.

Двое падают прямо под ноги. Я не могу рассмотреть, кто это. Не важно. Я перепрыгиваю, не останавливаясь.

Впереди грохочет, плюётся огнём и косит наших. Передо мной никого. Я стреляю, не целясь. Выпускаю из подствольника гранату за гранатой.

В левое ухо, сквозь рёв и треск помех врывается ошалелый голос лейтенанта:

— Не останавливаться! Перебьют как котят! Вперёд, братцы!! Впе…

Хрип, бульканье — и всё. Только помехи.

Я палю в белый свет, реву что есть мочи, и бегу дальше. Ботинки тяжело бухаются о землю, расплёскивая грязь. Я не знаю, есть ли кто-то рядом. Всё равно. Я уже вижу мёртвую зону. Там, валуна с косой чертой. Только бы добежать. Только бы…

За спиной бухает.

Потом звук исчезает. Как будто выключил кто. Я падаю на колени. Очень отчётливо вижу лужу, в ней разбухшее тело и много жёлтых листьев.

И мир исчезает.

* * *

— Ну что, третий?

— Давай, не чокаясь.

Мужчины встали, залпом опустошили кружки и замерли на мгновение, склонив головы. Потом сели. Один из них, круглолицый, с погонами майора, медленно достал сигарету, закурил.