Ясь зарябил шомполом пыж, загнал бердыш древком в мох и кинул на него огнестрел. Прижался щекой к ложу, навёл ствол на мчащегося цмока, и дёрнул за курок.
Кремень ударил по кресалу, брызнули искры, но оружие не выстрелило.
Дождь намочил порох! Ясь зарычал и отшвырнул пищаль в сторону. Упав на колени, вытащил из торбы рожок с порохом, а из кошеля на поясе трут и кремень. Прикрыв их, насколько получалось, от ветра и дождя, принялся высекать огонь.
Чудовище быстро приближалось. Хадкевич сжался и напряг мышцы ног.
Ещё немного.
Ещё.
Сейчас!
Святы Бож…
Шляхтича учили воевать с самого детства. Он прошёл столько битв, стычек, поединков, боёв и схваток, что видел и знал всё, что может случиться в бою. Расчёт был верен.
Но цмок оказался быстрее и опаснее всех прежних врагов разом взятых.
Одновременно с прыжком человека, тварь изогнула шею и, ещё в полёте достала шляхтича.
Адам упал, заливая мох кровью, хлещущей из разорванного живота. Цмок, пробежал ещё несколько шагов и ловко развернулся.
Хадкевич закашлялся кровью и подтянул к себе рогатину. Чёрная туша противника медленно приближалась. Шляхтич стиснул зубы и приготовился ударить.
— Храбрый шляхтич истекал кровью. Она хлестала фонтаном, доставая до самого неба. Но не таков был Адам Хадкевич, чтобы потерять твёрдость руки и крепость духа, нет не таков! — старик нетерпеливо косился на тарелку с дымящейся бульбой, посыпанной укропом, но речь его лилась плавно, как песня.
Я слушал.
— Когда цмок приблизился, и открыл зловонную пасть, Хадкевич приподнялся и что было сил ткнул его рогатиной, и пробил болотному гаду язык и шею. Цмок завыл страшно и тут же испустил дух. И тут, словно сам пан Бог захотел посмотреть на храброго вояра, тучи над Гнилым углом разошлись, и на шляхтича упали лучи солнца. А спустя мгновение ясновельможный пан Адам Хадкевич, истребитель нечисти и защитник христиан, умер.
Дед перевёл дух и не удержался — захватил таки крепкими пальцами самую маленькую картофелину и, почти не жуя, проглотил.
— Слуга Хадкевича отрубил цмоку голову и вместе с телом хозяина привёз в деревню. Хлопы схоронили шляхтича со всеми почестями, а голову цмока нанизали на кол и воткнули у околицы. Слуга же, не выдержав смерти господина, спустя три дня утопился в болоте.
Старик ещё немного покрутил ручку лиры, выжимая из неё жалостливые звуки, потом отложил инструмент и принялся за еду.
Я поблагодарил деда за рассказ, расплатился за еду и вышел из шинка. В лицо ударили лучи яркого майского солнца.
Почти такие же, как тогда на болоте.
Да, старик многое рассказал правильно, почти ничего не приукрасил, но вот конец истории…
Хозяин не ударил цмока.
Потому что я отогнал болотного гада, прицепив на бердыш и запалив промасленную тряпку, которая лежала в торбе и служила для ухода за пищалью.
Цмок яростно рычал и изгибал шею, пытаясь обогнуть завесу из огня и дыма. Но Всевышний сберёг меня, и тварь отступила — развернулась и нырнула в ближайшее окно. Через несколько мгновений — три удара сердца, не больше — чёрная блестяща спина мелькнула в воде за деревьями и скрылась.
Подхватив хозяина, я поволок его к лесу. Забравшись поглубже, чтобы цмок не смог до нас достать, я осмотрел господина. В большой рваной ране виднелись внутренности, ручьём текла кровь.
Я навидался подобного, когда воевал с татарами, — их сабли вспарывают животы с одного удара. Такие раны очень опасны и далеко не всегда даже самый искусный и опытный лекарь или ведун-травник может спасти человека.
Нужно спешить — шансов мало, но брезговать ими не стоит. Я подхватил хозяина на руки и осторожно понёс к лошадям. Там положил его на землю и стал делать носилки, чтобы примостить раненного между конями.
Хозяина трясло, его лицо побелело. Кровь текла меньше, но всё же достаточно обильно, чтобы самое позднее к вечеру свести шляхтича в могилу. Надо было спешить.
И тут господин заговорил. Его голос был слаб, я не всегда разбирал слова и тогда мой несчастный хозяин кашлял кровью и повторял снова:
— Нельзя мне в деревню, никак нельзя. Цмок кровь мою попробовал, теперь не отстанет. Придёт за мной. А там же люди. Он нападёт и на них, понимаешь? Нельзя мне в деревню, Ясь, никак нельзя….
Я молчал. Господин снова и снова повторял одно и то же.
Я безмолвствовал. Господин говорил.
Он ничего не обещал этим людям. Он даже не собирался побеждать цмока, когда ехал на это болото. Но умереть побеждённым мой шляхтич не хотел. Не хотел и не стал.
И тогда я сдался.
Господин рассказал, что и почему нужно делать. Я не смог ему возразить. Я повиновался.
Пришлось вернуться на болото, собрать наше оружие. Мне повезло — цмок не появлялся.
Дождь стихал.
Вернувшись с оружием, я перетащил хозяина к тропе. Дал ему в руки саблю и щит, уложил под елью.
Уложил так, чтобы перед господином открывался вид на болото. Сам же спрятался в стороне, за деревьями. И натянув кунтуш на голову, укрыв под ним от дождя пищаль с новым, сухим порохом, принялся ждать.
Я ждал, смотрел, как тяжёло — с хрипом, рвано, судорожно — дышит умирающий хозяин, и по моим щекам текли холодные слёзы. А я не мог их унять.