Быть Руси под княгиней-христианкой

Ударом сапога Свенельд обрушил котелок в огонь, наполовину затушив его разлившимся варевом, и, широко расставив руки и покачиваясь из стороны в сторону, чтобы не запоздать схватить деву, вздумай она проскочить мимо него, прямо через костёр двинулся к Красе. Но та и не думала убегать, лишь сделала несколько коротких шажков назад, когда искры из разворошённого Свенельдом костра посыпались на её ноги. Подойдя к деве, Свенельд подхватил её, подбросил и, подставив левую руку ей под спину, а правую под колени, поймал и, словно малое дитя, прижал к себе. Припал губами к её устам и, дрожа от страсти и нетерпения, шагнул в сторону избушки.

Но что это? Тёплые, податливые уста девы вдруг стали холодными и твёрдыми, как у мраморных изваяний, которых Свенельд во время службы в Константинополе во множестве видел на его площадях. Груди Красы, которыми воевода прижимал её к себе и жар которых он только что ощущал даже сквозь рубаху, тоже похолодели, а их острые, набухшие соски больно уткнулись ему в тело, как наконечники копий. Что произошло с девой? Неужто умерла? Обеспокоенный Свенельд остановился, низко склонился над Красой. Та, словно ждала этого, весело рассмеялась и неуловимым для глаз движением, будто змея, опять выскользнула из его рук и оказалась на земле. Встала в шаге от Свенельда, набросила на обнажённые плечи разорванную спереди рубаху, державшуюся на теле девы только благодаря туго стягивавшему её талию пояску, поправила растрёпанные волосы. Воевода попытался шагнуть к ней и не смог — ноги словно приросли к земле, хотел протянуть к ней руки — они будто прилипли к туловищу. Он не мог сделать ни одного движения, он лишь видел и слышал.

   — Славный витязь, ты хотел взять меня силой? — прозвучал голос девы. — Зачем? Разве можно насладиться любовью, овладевая женщиной помимо её воли? Я не хотела тебя, и мои губы стали неподатливы тебе, а мои груди, утратив жар, отторгли тебя холодом. Славный витязь, я не отдам мужчине свою любовь, покуда не буду уверена, что я для него не минутная забава, а любима им по-настоящему. Ты желаешь, чтобы я стала твоей? Я согласна, ежели ты докажешь, что готов платить за мою любовь и право всецело обладать мной своей любовью. Готов доказать это?

   — Готов, — ответил Свенельд, с трудом ворочая во рту плохо повинующимся языком. — Но как?

   — Глупая женщина любит ушами, а умная требует зримого доказательства любви. Я не причисляю себя к глупышкам, а посему желала бы воочию убедиться в искренности твоего чувства ко мне. Славный витязь, ежели ты любишь меня, подари в подтверждение свои драгоценные украшения с яхонтами, что стали твоей добычей в Арране и которыми так часто любуешься.

   — Драгоценные украшения с яхонтами? — поразился Свенельд. — О чём ты говоришь?

   — О тех прекрасных золотых украшениях, усыпанных ярко-красными, словно сгустки крови, яхонтами, что прежде находились в резном из чёрного дерева ларце с двумя золочёными защёлками. Не забыл его? На дне ларца в левом углу был старинный знак рода Эль-мерзебана Мохаммеда — оплетённый розами круг, а внутри его гроза южных пустынь — ядовитый паук, вскинувший для смертельного удара свою лапу.

   — Откуда знаешь о ларце? — удивился Свенельд. — Кто рассказал тебе о нём и украшениях с яхонтами?

   — Разве тебе не сказали, что старик, удочеривший меня, — волхв-ведун? — улыбнулась дева. — А ведуны знают очень и очень много.

   — Тогда он и ты должны знать, что эти драгоценности я оставил себе, не отдав их жене и не принеся в дар великой княгине. Они для меня — память о походе в Арран и тех опасностях, которые пришлось преодолеть, чтобы эти драгоценности оказались в Киеве. Они очень дороги мне, и я не намерен расставаться сними. Проси у меня что угодно другое — золото, цветные каменья, скатный жемчуг, и получишь его столько, сколько пожелаешь.

   — Но разве может служить доказательством любви то, с чем легко расстаться? Нет, славный витязь, ты должен подарить то, что очень дорого для тебя, тогда я буду уверена, что дороже меня для тебя нет ничего. Говоришь, что драгоценности для тебя ещё и память о походе на Кавказ? В таком случае ты не слишком часто вспоминаешь о нём, поскольку можешь видеть драгоценности, лишь оставшись наедине с ними в укромном месте. Зато подарив их мне, ты сможешь любоваться ими всякий раз, находясь со мной или видя меня в людях. И разве для тебя всё равно, где видеть драгоценности — в своей руке или на мне? Что они на твоей ладони воина — кучка мёртвого металла и горсть холодных камней. А целуя на моей груди ожерелье, ты почувствуешь страсть моего сердца, сплетясь со мной в объятьях, ты ощутишь, какими тёплыми и нежными могут быть металл и камни на пальцах ласкающей тебя женщины. Разве ты не хотел бы обладать одновременно всем, что для тебя наиболее дорого, — желанной женщиной и любимыми драгоценностями?