Быть Руси под княгиней-христианкой

Действие этих двух главных законов иудейского народа Равия испытал на себе. Кем бы он мог стать, сын эльтебера-язычника[153], если бы его матерью оказалась не еврейка, а одна из других жён эльтебера — христианка, мусульманка, язычница? Равия следил за судьбой братьев по отцу и знал, что никто из них не поднялся выше звания юз-беки[154], а ведь многие из них были не глупее Равия, а в физическом развитии намного превосходили его. Но все они, дети хазарина, независимо от веры и национальности их матерей, стали хазарами, и поэтому в дальнейшей жизни могли рассчитывать лишь на себя и помощь отца, покуда тот был жив.

Зато Равия и его родной брат, сыновья матери-иудейки, стали полноправными членами иудейской общины, которая и занялась их воспитанием и устройством судьбы. Отличавшиеся природной склонностью к наукам и послушанием, Равия с братом получили за средства общины лучшее образование и, опять-таки с её помощью, достигли завидных постов: Равия стал одним из влиятельнейших сановников в Хазарии, а брат, под чьим началом трудилась почти половина византийских трапезитов[155], слыл одним из богатейших людей Константинополя, являясь заодно связывающим звеном и посредником в тайных делах между константинопольской и итиль-кельской иудейскими общинами. Византия и Хазария могли враждовать, соперничать в торговле, даже воевать, однако это никак не сказывалось на взаимоотношениях евреев в той и другой стране — они являлись сыновьями и дочерьми единого иудейского народа, но никак не византийцами либо хазарами, на чьей земле они лишь проживали и вели свои дела.

Поэтому Равия и не тревожило, что Хазарии как таковой предстоит исчезнуть. Разве столь важно, какое название та или иная земля носит — главное, чтобы там безбедно жили и процветали сыновья и дочери иудейского народа. А в том, что ему суждено жить вечно и влиять на судьбы других, даже самых многочисленных и могущественных народов, убеждало Равия открытое ему будущее Руси, над необъятными просторами которой целых семь десятилетий будет реять стяг с красной пятиконечной звездой Соломона, символом господства иудейского народа над всем миром. Именно с красной, а не голубой шестиконечной звездой Давида, олицетворяющей стремление иудейского народа к собственной государственности.

Правда, Равия настораживал и цвет стяга, на котором находилась звезда Соломона. Почему красный, цвета самых низменных человеческих чувств — всеохватывающего страха и необузданной ярости? Развешанные по кустам и деревьям красные лоскутки вселяли страх даже в свирепую зимнюю волчью стаю, не позволяя ей пересечь их линию и выводя хищников под стрелы и рогатины охотников. Красная тряпка приводила в бешенство быков, заставляя их бросаться на неё с налитыми кровью глазами. Ведь не зря умный гунн Аттила водил в сражения под красным стягом своих разноплеменных воинов, «данников крови». Этот цвет должен был вселять в них, как в волков, страх перед могуществом гуннов, одновременно приводя их, как быков, в бешенство и делая их способными на все. А может, русам и предстоит снова стать «донниками крови», только на сей раз не гуннов, а иудейского народа?

Но как бы ни сложились события через тысячелетие, живущий сегодня Равия свой долг перед иудейским народом исполнил — спас от бесцельных жертв в войне с Русью. Кто знает, возможно, отправленный в Полоцк Хозрой и свершит тот первый важный поступок, цепочка которых приведёт к тому, что над землёй русичей будет реять красный стяг?

Участники воеводского совета стояли плотной молчаливой стеной, занимая две трети просторной горницы главного воеводы Ратибора. На сегодняшнем совете собрались не только воеводы и тысяцкие киевской дружины, но и военачальники других русских княжеств и земель: черниговский воевода и родненский тысяцкий, брат смоленского князя и сын любечского наместника, два племянника псковского князя. Присутствовали даже лучшие мужи-воины из далёких новго родских и черниговских земель. Столь широкое собрание объяснялось тем, что предстояло решить вопрос, касавшийся не только Киева, но судьбы всей огромной Руси.

— Други-братья, — медленно начал Ратибор, обведя глазами собравшихся, — мы, лучшие люди земли Русской, должны решить, кто станет владеть столом великих киевских князей, кто будет править Русью. Слово, сказанное сегодня нами, явится законом для всех: для нас, стоящих здесь, и любого другого русича, кем бы он ни был: князем или смердом, боярином или ремесленником. Поэтому думайте, други-братья, в ваших руках судьба Руси.

Называя находящихся в его горнице людей братьями, Ратибор нисколько не грешил против истины. Они, присутствовавшие сейчас на воеводском совете, являлись больше чем братьями. И не только тем, что десятки раз смотрели в глаза смерти и вместе рубились во множестве битв, что не единожды проливали свою кровь и перевязывали друг другу раны. Их объединяла общая судьба и одни стремления, одинаково понимаемое чувство родины и своего служения ей, беззаветная преданность всему, что было связано для них со словом «Русь».