Быть русским

На столе дымилась рыба с овощами в овальном блюде. Хозяин разливал розовое вино, хозяйка передавала блюдо по кругу. Мы занялись разговором об авангарде, обменялись тостами за хозяев и за гостей. Налили по третьей. Нам предложили взять ещё по куску рыбы, все вежливо отказались. После салата и сыра об искусстве забыли. Прозвучало слово «перестройка» и несколько сопутствующих слов и имён.

– Что я об этом думаю? – я задумался. – Очень надеюсь, Россия вновь станет сама собой, какой была до революции.

– Монархией? – едко улыбнулся хозяин. – С новым царём?

– Дело не в монархии или республике. Конечно, государство должно быть сильным. Но главное – возрождение православия, русских традиций, народной души.

– Православие? Вы так думаете? – хозяйка удивлённо расширила глаза.

– Искренне. Остальное для России второстепенно. Будущее покажет.

– Ну, да. Пожалуй, – Филипп задумчиво кивнул.

Наступила тишина. Хозяин поиграл на свету резным бокалом, допил последний глоток и загадочно сверкнул на меня глазами:

– Хотите, я покажу вам наше общее будущее?

– Не понимаю? Наше с вами?

– Да, и наше с вами тоже, – он хмыкнул, поднялся из-за стола, поманил всех к узкому комоду со множеством плоских ящичков, выдвинул один из них:

– Смотрите!

Внутри оказалось три десятка мелких ячеек с пробирками величиной в мизинец. Ко всем были приклеены крошечные этикетки.

– Каждая из пробирок содержит определённый, искусственно созданный запах. Всего в ящиках их около пятисот.

– Запахов духов?

– Вовсе нет, – хозяин квартиры и комода насладился моим недоумением. – Самых разных запахов, которые нас окружают: пищи, напитков, душистого мыла, цветов, морского воздуха… Вот здесь, например, запах жареной рыбы. Попробуйте!

Я потянул ноздрёй из пробирки и действительно почувствовал тот самый запах. Затем нам дали почувствовать запахи кофе, сирени, хлеба, свежей травы и предоставили свободу выбора.

– Вполне приличное бордо! – вертел в руке пробирку Филипп и качал головой.

В углу ящичка между морских запахов покоилась пробирка «Чёрная икра». В груди ёкнуло: «Неужели и до неё добрались?» Точно – бесцветная жижица пахла икрой.

– А это? Угадайте, что это? – открывал свои сокровища хозяин.

– Неужели… куриный жюльен? – Брижит понюхала и огляделась в полном восторге. – Я его недавно готовила!

– Браво! Куриный, но с грибами, – послышалось уточнение.

– Фантастика! – Филипп вернулся к столу, вслед за ним остальные.

– Мы можем создавать любые запахи. Любые! – хозяин плотно задвинул ящички комода. – Понимаете, какое будущее нам открывается? Быть может, возникнет новый вид искусства. Композиторы запахов начнут создавать из них мелодии, симфонии, аккомпанемент к театральным спектаклям… Да что угодно!

За десертом я попытался пошутить:

– Этот вишнёвый мусс настоящий или?…

Хозяйка сверкнула улыбкой:

– Вы уже засомневались!

– Ну, да. Вдруг никакой вишни в нём нет.

– Валери, – укоризненно начал Филипп. – Ты боишься, что весь наш ужин, включая вино, был химическим чудом?

– Нет, но… всё возможно, – посмотрел я на хозяина.

– Не сейчас. А в будущем, почему нет? Улучшить запах дешёвой еды, исправить вкус консервов, создать небывалые ароматы. Ничего плохого в этом не вижу.

На обратном пути мне объяснили, что хозяин квартиры работает руководителем лаборатории при каком-то пищевом концерне. Очень богат, сделал какие-то открытия. К тому же верующий католик.

– Ну, если верующий, сможет остановиться, – размышлял я вслух. – Но другие-то не остановятся. И что тогда?

Ответ пришёл спустя три десятка лет. Неслышный, но ужасающий. Предчувствия не обманули. Возникла власть неведомых «мастеров» над двумя из пяти человеческих чувств. И вместе с нею тысячи фальсификатов: ароматизаторов, усилителей вкуса, консервантов. К ним добавились пищевые красители. Эта власть не стала новым видом искусства, соединилась с господством пищевых заводов и массмедиа над людьми, превратилась в зловещую силу. Теперь ничего не стоит «изготовить» мясо, рыбу, птицу из сушёных насекомых и продавать под видом настоящих. Свободным у человека осталось лишь осязание. Язык прикосновений, на котором с рождения начинает говорить с нами жизнь и посылает свои последние знаки, когда всё остальное уже потеряно.

Борис Бобринский

Увы, в ближайшее воскресенье место знакомой старушки-свечницы заняла дама средних лет. К ней тянулась очередь: деньги, просфорки, записки. Стоило закрыть глаза, размеренное, сладкозвучное богослужение возвращало в Москву: Троице-Сергиева Лавра, Новодевичий монастырь, Елоховский собор, Илья Обыденный… Время от времени дьякон возглашал по-французски, ему вторил хор, и тогда вокруг открывалась великая даль. За ней вставала небесно-земная Россия.

После службы в глубине мозга защемило от одиночества. На паперти и ступеньках говорили по-французски, иногда грассируя на русском:

– Привет, Коленька!

– Мариша, дорогая! Вот свиделись, наконец!

– Да-да, как здоровье, как внучка? Поздравляю с новорожденной.

– О, она красавица! Может, кофию выпьем, поговорим?

– Если пригласишь…

В меня мельком всматривались и тут же отводили глаза: чужой.