Быть русским художником

С чем бы я сравнил работу художника? Пожалуй, с молитвой. Творчество – это разговор с Богом. Чаще всего этот творческий процесс скрыт от посторонних глаз, потому что происходит в мастерской, реже – на улице, но суть от этого не меняется. И, конечно, даже молчаливое присутствие кого-то у тебя за спиной мешает.

Это бывает трудно понять взрослым и уж совершенно невозможно детям. Для них художник на улице – легкая добыча. Уже издали я слышу, что очередная стайка школьников обнаружила меня и, обгоняя друг друга, с шумом приближается. Окружив плотным кольцом, мальчишки первым делом наперебой выясняют, что я рисую и зачем мне это надо. Поначалу меня раздражает само их появление, глупые вопросы и хочется всех прогнать. Но они же дети, – думаю я минуту спустя. Кто с ними еще поговорит об искусстве, если не я, да и что они будут думать о художниках, если я их прогоню. Мне это вовсе небезразлично.

Поэтому сначала я удовлетворяю их любопытство, затем перехватываю инициативу. Меня интересует, что они в школе рисуют, какими красками и кому из них это нравится, а затем самое главное – каких художников они знают и кто из них был в Москве, в Третьяковской галерее. Чаще всего подходят ученики пятых и шестых классов.

Оказывается, что в Москве были все, а вот в Третьяковской галерее почти никто не был, и художников не знают. Кто-то с трудом вспоминает, что видел какого-то художника по телевизору. После короткой лекции о русском искусстве неожиданно заговорил самый молчаливый из компании.

– Я знаю одного художника, – заявляет он, – этот художник когда-то давно жил в Борисоглебе и рисовал его. У нас дома есть про него книжка, которая называется «Зеленые купола», а фамилия этого художника Стекольников.

Это было для меня так неожиданно, что я некоторое время думал, надо ли признаваться, но решил, что эффектнее концовку нашей беседы не придумать. Поэтому, оставив возможность почитателю моего творчества исправить ошибку, спросил, может быть, книга называется «Изумрудные купола»? И когда мальчик подтвердил, я признался в авторстве: сказал, что книжка моя, а фамилия моя Стекольщиков. Это вызвало бурную реакцию ребят.

Нет, что ни говорите, а художнику необходимо признание. Да и после таких общений, кажется, у меня появляется популярность.

На смену мальчишкам подходили девочки. Они обязательно здоровались и спрашивали разрешения посмотреть. Но не только вежливость отличала девочек от мальчиков. Многолетний опыт общения с детьми дает мне возможность делать некоторые обобщения. Если у мальчишек при встрече с художником явно читается на лицах любопытство, то у девочек – восторженное выражение. Мальчиков больше всего интересуют детали, их привлекает точность, и они находят ошибки в отсутствии каких-то второстепенных предметов, которыми я за ненадобностью пренебрег.

– А антенну будете рисовать? – непременно спросит кто-нибудь из ребят, глядя на изображение дома.

Девочки более всего реагируют на цвет. Их приводит в восхищение многообразие цветовых оттенков, они интересуются, где и как меня учили смешивать краски.

Конечно же, мальчиков приводит в восхищение конструкция этюдника, им хочется знать, для чего мне много кистей, что я делаю тонким изогнутым ножичком – мастихином, и что за жидкость в масленке. Если их приводит в удивление количество красок, то девочек – разнообразие цветов.

Мне кажется, что природа одарила мальчиков в большей степени чувством рисунка, а девочек – чувством живописи. Боюсь, со мною не согласятся художники мужского пола, ведь их – большинство. Но прошу учесть, что я говорю не о художниках, а о детях.

Если можно как-то защититься от солнца, дождя и ветра, то от детей никуда не спрячешься. Судя по тому, что лавина детей нарастала, моя популярность грозила перейти в знаменитость. А если серьезно, то я торопился довести работу до конца и поскорее покинуть это беспокойное место. За все время, кроме детей, ко мне никто не подходил, если не считать одного человека.

В тот момент, когда я наслаждался редким одиночеством, очевидно, в школе еще не кончились занятия, с дороги на насыпь свернул «Жигуленок» и медленно направился в мою сторону. Подъехав близко ко мне, машина остановилась. Пожалуй, тут не обойтись без журналистского шаблона: из нее вышло лицо кавказской национальности и направилось ко мне. Я бы не употребил этого шаблона, если бы смог определить, кто это был – грузин, армянин, азербайджанец, чеченец или абхазец. Единственное, что я мог понять, это то, что он провинциал, потому что все кавказские горожане хоть и с акцентом, но свободно говорят по-русски.

Сначала он молча смотрел на то, что я здесь делаю и очевидно, ничего не поняв, заговорил со мною на незнакомом языке, в который вставлял исковерканные русские слова, свою очередь я тоже ничего не смог понять. Тогда он, заискивающе улыбаясь золотыми зубами, попытался сформулировать свой вопрос, употребляя только русские слова.

– Атэц, рынак дэлаешь?.. Мы здэс хатым… будэм тэбя уважат…