Читаем Быть русским полностью

Вообще говоря, «демократичность» как этнический поведенческий признак, уже стала в известной мере наследуемой. В самом деле, этнически чистые россияне (например, потомки интеллигентов в третьем поколении), как правило, устойчиво воспроизводят в потомстве национальные стереотипы. С другой стороны, имеется известное число брачных союзов между русскими и россиянами, которые необходимо рассматривать как смешанные браки. (Впрочем, это не очень распространенное явление: неприятие русских россиянами и наоборот распространяется и на сексуальную сферу.) Дети от смешанных браков не могут устойчиво закрепить национальный стереотип, что приводит к метизации и тормозит этногенез россиян (поэтому в россиянской среде отношение к подобным союзам резко отрицательное).

Разумеется, россияне остро чувствуют потребность в ограждении себя от метисации и вообще от какого бы то ни было смешения с коренным населением (по «маньчжурско-китайскому» варианту). В принципе, сегрегирующую функцию могли бы выполнять языковый или религиозный барьер. К сожалению, россияне появились в период окончательного формирования русского литературного языка. Что касается религии, то «духовные искания» россиян в начале XX века были, по сути дела, подготовкой раскола православной церкви и обособления россиян в качестве конфессиональной общности. Примером подобного решения вопроса могут послужить те же сербы и хорваты. Нечто подобное предлагал россиянам ещё Чаадаев, которого можно считать одним из первых «демократов» (то есть осознавшим себя россиянином). Однако официальный атеизм последних семидесяти лет (как официальный, так и бытовой) закрыл эту соблазнительную возможность обособления надолго, если не навсегда. При отсутствии языкового и религиозного барьера между русскими и россиянами функцию разделяющего начала может взять на себя только социально-культурное расслоение (по каковой причине оно приветствуется россиянами в любых формах, в том числе самых уродливых). Это, однако, никоим образом не означает, что россияне являются просто динамичной частью общества, стремящейся к вершине социальной пирамиды. Как уже было сказано, россиянам нет места в русском обществе, и они сами это прекрасно понимают. Россияне не могут играть в русском обществе никакой роли, тем более – элиты (как белые люди не могли бы стать вождями индейских племен или взять на себя функции раджей). Социальное расслоение рассматривается россиянами исключительно как средство подрыва русского общества, а не как способ его переустройства. Только этим объясняется крайний, неумеренный эгалитаризм россиян в советскую эпоху, когда сам факт наличия социальной пирамиды вызывал у них острую иррациональную ненависть – и крайний элитаризм их нынешнего восприятия, тоже доходящий до абсурда. (Вспомним, какое негодование возбуждали в среднем интеллигенте черные «Волги» «партократов», и какой завистливый восторг – белые «Мерседесы» перекупщиков и бандитов). Дело в том, что в первом случае россиянами двигала ненависть к самому русскому обществу, в котором они были вынуждены жить – что трансформировалось в тотальное неприятие его внешней структуры. (Впрочем, постоянные разговоры о социализме как «азиатчине» и тогда позволяли понять, что речь идет об этническом, а не об идейном или нравственном неприятии.) Теперь же «свои» получили возможность разрушить русские социальные структуры – и они сочувствуют любым процессам, которые могут привести к этому результату.

* * *

Этнические конфликты в подавляющем большинстве случаев являются разновидностью борьбы за ресурсы. Как таковые, они не могут быть описаны в категориях борьбы «прогрессивного» и «реакционного», «традиции» и «цивилизации» и т. п. Разумеется, сами участники конфликта склонны его идеологизировать, но создаваемые идеологические конструкции являются только оправданием уже ведущейся борьбы за территорию и ресурсы.

При этом понятие «правоты» в подобном конфликте вообще неуместно. Нельзя сказать, что одна из сторон имеет «больше прав», чем другая. В случае конфликта русских и россиян это особенно верно. Оба народа имеют вполне одинаковые права на территорию и ресурсы России. То, что один из них «старше», а другой «моложе», не дает морального преимущества ни тем, ни другим (хотя русские обычно ощущают себя «исконными хозяевами», а россиян – «оккупантами»; россияне же склонны к рассуждениям типа «вы своё отжили»).

Уровень так называемой «цивилизованности» того или иного народа тоже не является универсальным мерилом правомерности его притязаний. «Культурные» римляне, воюющие с галлами и британцами, и «некультурные» готы и венеды, разрушившие Рим, sub specie aeternitatis[2] имели примерно равное «культурно-историческое значение». Осуждать тех или других за их завоевательную политику равно бессмысленно и безосновательно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917–1920. Огненные годы Русского Севера
1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Книга «1917–1920. Огненные годы Русского Севера» посвящена истории революции и Гражданской войны на Русском Севере, исследованной советскими и большинством современных российских историков несколько односторонне. Автор излагает хронику событий, военных действий, изучает роль английских, американских и французских войск, поведение разных слоев населения: рабочих, крестьян, буржуазии и интеллигенции в период Гражданской войны на Севере; а также весь комплекс российско-финляндских противоречий, имевших большое значение в Гражданской войне на Севере России. В книге используются многочисленные архивные источники, в том числе никогда ранее не изученные материалы архива Министерства иностранных дел Франции. Автор предлагает ответы на вопрос, почему демократические правительства Северной области не смогли осуществить третий путь в Гражданской войне.Эта работа является продолжением книги «Третий путь в Гражданской войне. Демократическая революция 1918 года на Волге» (Санкт-Петербург, 2015).В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Леонид Григорьевич Прайсман

История / Учебная и научная литература / Образование и наука