Значительно уменьшать офицерское жалованье могли штрафы, которые налагались обер-кригскомиссарами в том случае, если при проведении «комиссарских» смотров обнаруживались серьезные недостатки во вверенном офицеру подразделении (при выявлении утерь, порчи имущества, обмундирования, оружия, плохого содержания лошадей и пр.). Комиссар немедленно удерживал из оклада провинившегося офицера деньги «по валеру учиненного обытка». Этого требовал Регламент кригскомиссариата 1711 года.
Не только хозяйственные упущения карались денежными штрафами. Многие дисциплинарные проступки офицеров наказывались «обнижением чина» или удержанием в казне жалованья за несколько месяцев. Например, в 1717 году, по сообщению генерал-адмирала Ф. М. Апраксина, поручик Кошелев «за ослушание в команде» был наказан удержанием «на гошпитал» двухмесячного жалованья, и еще один оклад был взят с него «за крихсрет», то есть в качестве уплаты за судопроизводство, вызванное его делом.
Но часто дисциплинарное взыскание не исчерпывалось одним лишь штрафом, и офицер подвергался аресту. Но еще в самом конце Северной войны не имелось твердого положения, разъясняющего, как поступить
Как видим, по каждому частному случаю приходилось выносить особое постановление в отношении размера оставляемого арестованному жалованья, что, безусловно, было хлопотно и неудобно, а также ставило находящихся под судом офицеров в неравное положение. На запрос генерал-кригскомиссара тогда дали однозначный ответ: «…выдавать находящимся под арестом офицерам и рядовым половинное жалованье». Это правило и существовало в течение всего века.
Половинное жалованье получали офицеры (да и рядовые) и за время их нахождения на излечении в госпитале. Правило это получило «путевку в жизнь» с легкой руки Петра I, не забывавшего использовать экономические рычаги довольно широко. Считалось, что «чрез вышереченное удержание жалованья многие солдаты, которые выздоровели, скорей похотят к своим полкам идти, чтоб им паки жалованье получать… ибо уже некоторые явились, которые выздоровели, чтоб им спать и праздные дни иметь, а к своим полка не идти».
Однако не одно лишь желание пробудить в выздоравливающем воине стимул к быстрейшему возвращению в полк диктовало воинской администрации содержание этого законоположения. Офицер, попадая в госпиталь, кормился в нем, и половина его оклада шла именно на продукты питания. Рядовые тоже отдавали пол-оклада на госпитальный прокорм, но лишь в том случае, если поступали на лечение не в полковой госпиталь или лазарет, а, к примеру, в гарнизонный. В полковые же стационары поступала пища, полагающаяся рядовому по закону, — его провиантская норма. Чтобы закрыть «госпитальную тему», скажем: лечение для всех военнослужащих было бесплатным, но исключение делалось для тех офицеров, «которые наживают себе болезни французские, також де и раны, которые они достают в драке от своего произволения».
Полностью жалованье удерживалось у тех военнослужащих, кто отправлялся в отпуск в свои имения. Понятно, что в основном дворяне пользовались этой привилегией. По большей части в отпуск отправлялись тогда, когда полки располагались на зимних квартирах и, конечно уж, когда не предполагалось военных действий. Случалось, что до одной четверти всех чинов полка уезжали в отпуск. В канцелярию подавалось прошение, где указывались причины отпуска, прилагались ручательства трех офицеров о том, что отпускник вернется в срок, и личная расписка отпускника. Отпуска могли быть длительными — до года, и самыми весомыми причинами являлись: восстановление подорванного службой здоровья (здесь требовалось медицинское заключение. К примеру: «…вышеписанный поручик Костеев дохтуром Севастием свидетельствован, а по свидетельству… временем ушми туг, в ногах лом и чехотная болезнь. А по моему свидетельству имеет он каменную болезнь, также и дряхл»). Но чаще всего мотивами становились дела домашние: «Отец болен, скот увели, дом разграбили, крестьян заложили, а другие бежали, и землю соседи продали».