Быть Сергеем Довлатовым. Трагедия веселого человека

— Что касается ЮМ, то ее и просить не надо было. Она рада была избавиться от писем, поставив на СД крест. Здесь она была вряд ли оригинальна — тогда мало кто предвидел такой его посмертный взлет. Даже мы с Володей, хотя любили его рассказы — Соловьев делал вступительное слово к его единственному вечеру, а я пробивала их у нас в «Авроре», но из этого ничего не вышло. Потом мы переехали в Москву, Соловьев порвал все связи с питерской литературной мафией, так, по крайней мере, он считал. Поэтому звонок СД из Ленинграда так его удивил. А его письма он вставил в свой роман и несколько раз пытался вернуть Юнне. Та — ни в какую! Володя чуть не силой всучил ей на нашей отвальной за день до отъезда — не брать же их с собой в Америку! Почти весь наш архив мы оставили Фазилю Искандеру. О чем сейчас очень жалею.

— И с тех пор как Юнна порвала с СД…

— Она возобновила с ним отношения только через десять лет. Уже в Нью-Йорке — через нас: у нас с ней связь не прерывалась, письма через океан шли потоком в оба направления: сначала с оказией, а потом обычной почтой. Весь этот эпистолярий Соловьев вставил в свой мемуарный фолиант «Записки скорпиона».

— Это «Роман с памятью», да? — сказал я. — Помню, он описывает, во что обходились СД визиты дорогих московских и питерских гостей — не только в денежном исчислении. Чуть ли не после каждого такого приема он ударялся в запой. Беспомощная в бытовом отношении, а тем более в Америке, но очень бытом озабоченная ЮМ гоняла его в Нью-Йорке в хвост и в гриву — и в конце концов загоняла в свой последний наезд в Нью-Йорк в июле 1990 года, за месяц до его смерти. Он не выдержал и на этот раз запил, не дожидаясь ее отъезда. Кончилось все катастрофой.

— Кажется, про СД у него в другой книге.

— Почему все-таки вы сомневаетесь в аутентичности этих писем?

— Потому что знаю Соловьева. Знала, — поправилась вдова. — Типичный юзер. Литература превыше всего. СД был тогда никто, и никаких надежд, что выбьется в люди. Полная безнадега. Володя эти письма как документ не ставил ни во что, а использовал как подсобный материал для этого романа. Нет, в основе, наверное, лежат подлинные письма, но он неизбежно переиначивал их в угоду своему сюжету, где СД был одним из персонажей, а не только эпистолярист. Мало того что неоконченный роман, так вы его даже еще не дочитали, возбудившись от этих писем. А там могут быть еще сюрпризы.

— Какие еще сюрпризы после этих писем? Никогда не поверю, что они поддельные! — пожалилась Нина, у которой отнимали любимую игрушку.

— На то Соловьев и писатель, чтобы сымитировать чужие письма и выдать за подлинные. Забыла, как называется псевдодокументальное кино.

— Вы имеете в виду mockumentary? — сказал я. — А это литературный фальшак?

— Скорее литературная мистификация. Как, наверное, любое искусство, которое выдает себя за реальность. Тем более в основе все-таки документ — реальные письма СД.

— На сколько процентов? — спросила Нина.

— Я не считала. Вот пример. Сравнение двух пар «Бродский — Кушнер» и «Моисей — Аарон» для меня немного сомнительно. Откуда СД было знать о нем? Он не был вхож ни к Кушнеру, ни к Бродскому. Да и те между собой не соприкасались — большой любви между ними не было. Разве что на наших днях рождения. И в смысле атрибуции этих слов Кушнеру: Саша был не очень горазд на библейские сравнения. Это скорее стилистика Соловьева. В «Трех евреях» он сравнивает их с Иаковом и Исавом.

— Помню, — сказал я. — Что его роман — попытка восстановить попранную справедливость: право первородства принадлежит косматому Исаву, а не гладкому Иакову. А то, что Кушнер стал чемпионом по техническим причинам, потому что ленинградский матч не состоялся, по-вашему, тоже вымысел?

— Думаю, это как раз точные слова ЮМ — по прямой аналогии с сорванным матчем с Фишером, когда Карпов был объявлен чемпионом. Юнна — москвичка, а потому ей невдомек, что на самом деле матч состоялся, у нас на квартире, и Соловьев описывает его в «Трех евреях»: пииты читали свои стихи, и Бродский вышел из этого турнира не просто победителем, а триумфатором. И получил награду — лично от меня. Когда чтение стихов закончилось и Кушнер сидел, как побитая собака, я принесла сковородку с мясом и плюхнула Осе на тарелку лучший кусок. Он с ходу вонзил в него вилку, и кровь брызнула ему на пропотевшую рубашку. Когда читал стихи, пот с него лил градом.

— А почему нет писем ЮМ к СД? — спросила Нина. И я понял, к чему она клонит.

— Наверное, потому что ЮМ не дала свои письма Володе, — опрометчиво сказала Клепикова.

— Что ему стоило их выдумать, как он выдумал письма СД?

— Я не говорила, что он их выдумал, но мог добавить отсебятины. Он и с моими письмами поступал точно так же.

— Ну, скажи мне, плиз, чего она парит? — спросила Нина, как только за нами закрылась дверь. — Из кожи вон лезет, подвергая сомнению подлинность этих безусловно подлинных писем?

— Кажется, я догадываюсь, — улыбнулся я. — Дело в копирайте. У кого юридические права на эти письма?

Хороший вопрос! То есть ничего хорошего!