Быть сестрой милосердия. Женский лик войны

В письме ее, вы, верно, это и сами заметили, много чувства, а следовательно, и правды, хотя бы и нелогической, но это все равно, лишь бы правда. Я с моей стороны прибавлю к ее посланию немножко и логики. Надобно брать вещи как они есть, это — первое, что, впрочем, нисколько не противоречит и необходимости всякого мыслящего и чувствующего человека — иметь свои идеалы или брать во внимание и идеальную сторону дела. Главное — не пересолить. Я понимаю очень хорошо, как вы теперь смотрите на нашу общину, побывав в Берлине и в Париже; так и наш брат смотрит на доморощенную науку, потолкавшись в западных университетах. Но стену лбом не прошибешь. По одежке протягивай ножки. За морем телушка — полушка, да провозу рубль. Ведь для усовершенствования нашей общины не выписывать же нам католицизм, протестантизм и пиэтизм из-за границы. Будем, по крайней мере, довольны тем, что, тогда как католицизм есть уже дело поконченное, и, кроме того, что он произвел уже, ничего подобного более на свет не произведет, — наше православие еще содержит в себе начало незаконченное и способное к развитию. Будем утешать себя этой мыслью, она пригодится не для нас, но, может быть, для наших внуков. Не все же жить в настоящем, надо уметь жить и в будущем; а без этого умения — беда; не имея его, да имея слишком живое чувство, можно попасть Бог знает куда. Не теряйте терпения — одна попытка не удалась, попробуйте на другой манер, но за сделанное однажды держитесь крепко обеими руками, не упускайте его из отчаяния, что нейдет так, как бы хотелось.

Мысль учреждения общины в критическое время, ее действия — это все факты „Errungenschaft", по-русски — достигнутости, как выражался король прусский, когда ему было жутко; это все-таки прогресс; оставить все это; бросить, кинуть — значило бы сделать, шаг назад. А вы, как истая русская прогрессистка, какою я вас привык всегда видеть, не должны об этом и думать. И, я вас уверяю, если вы покинете общину, то будете сами потом грустить и упрекать себя. Великая княгиня не потеряла участия к общине, это доказывает и ваше путешествие, и приобретенный дом; зачем же натягивать тетиву слишком туго!

Мужайся, стой и дай ответ! Казенщину трудно вытащить из сердца и головы русского человека; она проникла и в сердце женщины со времен Петра, а с ними и в Крестовоздвиженскую общину. Как же быть; не вы одни с этим добром возитесь; с ним и церковь Божия не скоро сладит. Прощайте покуда, уже поздно, и я иду спать, а вы бодрствуйте — за себя и за общину.

Ваш Пирогов».

Еще прежде чем великая княгиня уехала весной в чужие края, я говорила ей, что, может быть, мать Софии Вениаминовны Броневской, которая была у нас сестрой, согласится приехать хоть вместе с дочерью, чтобы заняться испытуемыми.

Я ее лично мало знала, но читала ее письма, в которых так ясно была видна ее доброта, религиозность и полное сочувствие служению сестры милосердия, что и ясно доказывалось тем, что, живши только вдвоем с дочерью, она не противилась ее желанию и отпустила ее; а когда на ту вдруг нашло уныние и желание вернуться домой, то она же ее уговаривала не бросать раз начатого дела и после того, как она надела крест, оставаться, как тогда давала обещание, весь положенный год.

В 1858 году Анастасия Александровна Броневская приезжала за своей дочерью из Смоленской губернии, где она жила в своем имении. Тут я с ней и познакомилась.

Итак, я, с разрешения великой княгини, написала к Анаст. Алекс., и в письме от 3 июля она изъявила полное согласие поступить к нам, чтобы заниматься испытуемыми.

Выписываю несколько слов из ее письма: «Да, я принимаю с благодарностью, так как вы считаете меня достойной, ваше благосклонное предложение, взять на себя долю труда в общине и принять участие, насколько могу и с Божьей помощью, в ее нравственном преуспеянии — дело мира и любви, столь подходящее к моему характеру. Я соглашаюсь на условиях, высказанных в письме г-жи Раден».

Я сделала эту выписку, чтобы было видно, что не я одна ее приглашала. Я это письмо Анаст. Алекс, сообщила великой княгине в Остенде. В конце сентября я получила еще одно письмо от Анаст. Алекс., что год очень хорош, что все можно скоро продать и что они уже делают некоторые приготовления к отъезду. Но ведь надо вспомнить, что это еще было при крепостном положении, поэтому многое лежало на совести, и, оставляя деревню, надо было обо всем подумать и устроить.

Доктор Тарасов уехал в чужие края; сестер приезжал учить анатомии и перевязкам доктор Чартораев, а для больных сестер ездил Конст. Ос. Аапушинский, который теперь главный доктор Александровской больницы, а тогда был ординатором в той чернорабочей больнице, которая тогда была на этом же месте.