Быть собой: новая теория сознания

Продвигая теорию животного-машины, я не берусь утверждать, что для сознания необходима жизнь и что в нашей крови, плоти и внутренностях — или нейронах — есть что-то особенное, означающее, будто сознательный опыт положен лишь тем, кто создан из этого теста[266]. Может быть, и так, но может быть, и нет. Ничто из сказанного мной, по крайней мере до сих пор, не может служить стопроцентным доказательством ни того ни другого, да и не предназначалось для этого. Я берусь утверждать, что для понимания, почему наш сознательный опыт именно таков, на что похоже ощущение себя и как оно соотносится с ощущением внешнего мира, нам неплохо было бы признать, что любое восприятие глубоко укоренено в физиологии всего живого.

Размышления о материальной основе сознания вновь возвращают нас к трудной проблеме. Теория животного-машины ускоряет развенчание этой загадки. Распространяя теорию контролируемой галлюцинации на глубочайшие уровни «я», показывая, что ощущение «себя как реально существующего» — это одна из составляющих перцептивного вывода, мы еще больше расшатываем интуитивные представления, на которые неявно опирается трудная проблема. В частности, поддерживающее ее интуитивное представление о том, что сознательное «я» как-то отделено от остальной природы и являет собой существующего в действительности нематериального наблюдателя, выглядывающего в материальный внешний мир, оказывается очередным заблуждением, путаницей между тем, каким все представляется и каким является на самом деле.

Столетия назад, когда формировались взгляды Декарта и Ламетри на взаимоотношения между жизнью и разумом, камнем преткновения выступала не трудная проблема, а существование «души». И, к нашему удивлению, отголоски души слышатся и в истории о животном-машине. Эта душа не эфемерная нематериальная сущность, не духовная выжимка из разума. Представление о нашем «я», основанное на концепции животного-машины, которая подразумевает непосредственную привязку к телесному, к устойчивым ритмам живого, возвращает нас к рубежам, освобожденным от спеси вычислительного разума, туда, где еще не было картезианского деления на сознание и материю, разум и не-разум. «Душа» с этой точки зрения — перцептивное выражение глубокой преемственности между сознанием и жизнью. Это то самое ощущение, которое мы испытываем, когда сталкиваемся с глубочайшими уровнями телесного «я» — рудиментарным чувством «просто бытия» — как с реально существующими. И его вполне правомерно называть отголоском души, поскольку оно несет в себе еще более старинные представления об этом вечном понятии — такие как атман в индуизме, — в которых наша самая сокровенная внутренняя сущность понимается скорее как дыхание, чем как мысль.

Мы не когнитивные компьютеры, мы чувствующие машины.

Глава 10 Рыба в воде

В сентябре 2007 г. я направлялся из Брайтона в Барселону, чтобы выступить в одной летней школе с докладом «о мозге, познании и технологиях». Мою радость от перспективы побывать в прекрасной Барселоне омрачала невозможность (из-за неотложных дел дома) принять участие в трехчасовом семинаре знаменитого британского нейробиолога Карла Фристона, посвященном «принципу свободной энергии» и его применению в нейронауке. (О Фристоне я упоминал в главе 5, рассказывая о его концепции активного вывода.) Послушать Фристона очень хотелось, потому что в его идеях я видел пусть сложное, однако математически точное и глубокое развитие моих собственных зачаточных мыслей о предиктивном восприятии и личности.

Смирившись с тем, что пропущу его выступление, я надеялся хотя бы выяснить у присутствовавших, что там было. Но когда вечером я добрался до бара на крыше, все только разводили руками. Сам Карл сразу же после доклада улетел в Лондон, оставив всех в полном недоумении. Трехчасовой разбор с математическими выкладками и экскурсами в нейроанатомию только еще сильнее озадачил большинство слушателей.

Отчасти все осложнил гигантский размах. Первое, чем поражает принцип свободной энергии, — огромными масштабами идеи. Она объединяет понятия, мысли и методы из области биологии, физики, статистики, нейронаук, инженерии, машинного обучения и многих других. И ее применение ни в коем случае не ограничивается мозгом. Фристон считает, что принцип свободной энергии объясняет все свойства живых систем, от самоорганизации отдельной бактерии до тонкостей устройства мозга и нервной системы, общей формы и строения тела животных и даже (в общих чертах) самой эволюции[267]. Это максимальное на данный момент приближение к «теории всего» в биологии. Неудивительно, что у всех, включая меня, голова пошла кругом.

Перенесемся на 10 лет вперед. В 2017 г. мы с коллегами Крисом Бакли, Саймоном Макгрегором и Ким Чхан Субом наконец опубликовали в Journal of Mathematical Psychology свою обзорную статью о «принципе свободной энергии в нейронауке»[268]. Наш путь к этому оказался на девять лет дольше, чем предполагалось, но, к моей радости, мы все-таки дошли.