Быть собой: новая теория сознания

Если это краткое введение в ПСЭ вас все-таки слегка сбивает с толку, не волнуйтесь — для того чтобы дальше знакомиться с теориями контролируемой галлюцинации и животного-машины, которые я начал излагать в предшествующих главах, усваивать и принимать принцип свободной энергии совершенно не обязательно[280]. Теория, согласно которой мы воспринимаем окружающий мир и самих себя посредством механизмов прогнозной перцепции, обусловленных «стремлением оставаться в живых», существует сама по себе. И тем не менее рассказать о ПСЭ стоило, поскольку этот принцип подкрепляет теорию животного-машины по крайней мере по трем важным пунктам.

Во-первых, ПСЭ подводит под теорию животного-машины обоснование из области физики, точнее, из тех ее областей, которые связаны с пониманием, что значит быть живым. Присущее животному-машине «стремление оставаться в живых» проявляется в ПСЭ как еще более основополагающий императив пребывать в статистически ожидаемых состояниях, сопротивляясь неумолимому давлению второго закона термодинамики. Когда теорию можно таким образом обобщить и обосновать, она становится убедительнее, интегративнее, мощнее[281].

Во-вторых, ПСЭ укрепляет теорию машины-животного, пересказывая ее в обратном порядке. В предшествующих главах мы начинали с нелегкой задачи вычислить, каким представляется внешний мир из заточения в костяном склепе черепа, а затем устремлялись за нитью повествования внутрь тела, сперва рассматривая ощущение «самости» как процесс вывода наиболее вероятных перцептивных предположений, а под конец отождествляя наиболее глубинные из этих ощущений с ориентированным на контроль восприятием самого организма. По ПСЭ все происходит наоборот. Мы начинаем с простого утверждения — «объекты существуют» — и от него движемся дальше к организму, а оттуда к внешнему миру. Приходя из двух разных отправных точек к одному и тому же выводу, мы укрепляемся в интуитивном представлении о связности гипотезы, лежащей в основе, и выявляем параллели между концепциями (например, свободной энергии и ошибок прогнозирования), которые в противном случае остались бы незамеченными.

Третье преимущество ПСЭ кроется в богатом математическом инструментарии, благодаря которому у нас появляется много новых возможностей для развития идей, представленных в предшествующих главах. Вот пример. Рассмотрев математическую начинку ПСЭ подробнее, мы обнаруживаем: в действительности для того, чтобы оставаться в живых, минимизировать свободную энергию мне нужно в будущем, не только здесь и сейчас. А минимизация ошибок предсказания в долгосрочной перспективе означает, как выясняется, что мне необходимо сейчас выискивать новые ощущения, которые снизят неопределенность по поводу того, что случится потом, если я сделаю то-то и то-то. Я становлюсь любознательным деятелем, ищущим ощущений, а не затворником, запирающимся в темной комнате. Математика ПСЭ помогает выразить количественно ту тонкую грань между исследованием и освоением, которая, в свою очередь, отражается на том, что мы воспринимаем, поскольку воспринимаемое всегда и везде строится на прогнозах, которые делает мозг. Подобное понимание позволит нам проводить более совершенные эксперименты, выстраивать более прочные объяснительные мосты, выдерживающие вес этих экспериментов, и постепенно, шаг за шагом, от моста к мосту, подводить нас все ближе к удовлетворительному объяснению того, как из механизмов возникает сознание[282].

В то же время, хотя ПСЭ и преподносится как «теория всего», его нельзя считать теорией сознания. ПСЭ относится к сознанию точно так же, как прогнозные байесовские теории к мозгу: это теории для науки о сознании (в значении настоящей проблемы), а не о сознании (в значении трудной проблемы)[283]. ПСЭ вооружает тех, кто решает нелегкую задачу объяснения феноменологии через механизмы, новыми идеями и инструментами, а понятия контролируемой галлюцинации и машины-животного, в свою очередь, увязывают суровую математику ПСЭ с сознанием, иначе какая же это теория всего, если она ничего о нем не скажет?

* * *

Через много лет после моей первой озадачивающей встречи с ПСЭ я провел несколько дней с Карлом Фристоном (и примерно 20 другими нейроучеными, философами и физиками) на конференции, проходившей на греческом острове Эгина, до которого можно за час добраться на пароме от Афин. Снова стоял сентябрь, только уже 2018 г. — незадолго до этого мама пережила впадение в делирий. И точно так же, как во время барселонской конференции десятью с лишним годами ранее, я предвкушал, что буду совмещать под осенним средиземноморским солнцем приятное с полезным. Планировалось обсудить ПСЭ, делая упор на его взаимосвязь с теорией интегрированной информации (ТИИ) — не менее амбициозной теорией, с которой мы знакомились в главе 3. Однако Средиземноморье встретило нас не ласковым теплом и безоблачным небом, а разгулом стихии — редким тропическим ураганом «Медикейн», который швырял в прибой столы и стулья и вспенивал море, превращая его в бурлящий и клокочущий котел.