Бытие и возраст

В скуке ребёнка, конечно, есть и отрицательный момент, состоящий в том, что, в отличие от взрослого, ребёнок не владеет своим временем. Отсюда и непоседливость ребёнка – он не умеет терпеть: «мы хотим сегодня, мы хотим сейчас». А если сейчас нельзя, наступает психологическая катастрофа. Собственно, взросление – это приобретение искусства терпения. Взрослые, которые «не могут терпеть», инфантильны. Это не значит, что они уже всё прошли. Может быть, они только по верхам проскакали. И это вовсе не свидетельствует о том, будто они быстрее развиваются. Вообще говоря, каждый возраст по-своему работает со временем. Нет общечеловеческого времени – в каждом возрасте время своё. Есть время ребёнка, когда день представляется бесконечно протяжённым, когда утро есть целая эпоха, вмещающая множество событий, когда день блаженно долог, а вечером не хочется ложиться спать, потому что отход ко сну воспринимается буквально как смерть, смерть сегодняшнего дня. У старика же годы летят как семечки. По-видимому, это связано с механизмами организации времени, отличающимися в разных ситуациях, в частности с организацией повторения.

А. С.: Предложу объяснение касательно радиоуправляемой игрушки. Эти последовательно вселяющиеся в некое стабилизированное тело существа, которые, однако, не совсем последовательны, но отчасти параллельны, томятся в своих темницах, как призраки. Если мы говорим о господствующих интенциях, то скука, на первый взгляд, представляется самым неспецифическим фоновым чувством, которому соответствует серый цвет. Больше всего мы похожи друг на друга в состоянии скуки – мы скучаем примерно одинаково. А ликованию, страсти, радости, гневу мы предаемся со значительными индивидуальными нюансами. Это так в каком-то смысле потому, что как раз скука больше всего трансформируется при фазовых переходах от младенца к отроку, от отрока к тинейджеру, от тинейджера к юноше и т. д. Скука для нас – это равномерный фон серого цвета или вообще бесцветный фон, смазывающий все краски жизни. Но, по-видимому, для ребёнка скука не такова. Скука ребёнка имеет характер чрезвычайно острого приступа. Например, Л. Витгенштейн спрашивает в своих «Философских исследованиях», пытаясь обессмыслить атомарную концепцию миров и эмоций: «А можем мы ли мы представить себе вселенскую скорбь, которая продолжалась бы 5 секунд, пресыщенность жизнью, которая продолжалась бы 2 секунды?»⁴². Мы не можем, потому что в нашей внутренней дисциплине времени эти состояния имеют свой квант, они обладают некой минимальной длительностью, не достигая которой, они утрачивают реальность. Но для ребёнка всё обстоит иначе. Здесь действительно возможен острый приступ скуки, вероятно, весьма мучительный, требующий заполнения, мы узнаем его и во взрослом состоянии, ведь скука никуда не исчезает, вся эта незаполненность присутствия очень мучительна, если мы попадаем в мир, который в основном живёт мной, а не я живу им. Хроническая скука взрослых по-своему неизбывна и заполняет промежутки между желаниями. Представим человека на улице. Ему холодно, ему хочется попасть в тёплое помещёние, где есть горячий чай и обогреватель. Больше ему ничего не надо. Это может быть заключенный в колонии или солдат. И вот он попадает в такое место. Ну и что? Проходит час, он уже отогрелся, и ему хочется чего-то другого, более персонального – глоточек коньяку, почитать книжку. Заканчивается всё знаменитым «щас спою», хотя несколько часов назад об этом и речи быть не могло. Но esse homo – именно таков человек. Никакой самодостаточности и успокоенности в промежуточном состоянии у него быть не может. Другое дело, что мы как существа, сохраняющие аскезу по отношению к самим себе и дисциплинированность, научаемся как-то с этим справляться. Конечно, имаго первой стадии детства никоим образом этому не обучены, поэтому ощущение мучительной скуки и требование «чего-то ещё» надолго не отпускают. Это мама думает, что если ребёнка покатали на карусели, он должен быть если не по гроб жизни благодарен, то хотя бы на ближайший день. Но через два часа благодарности уже нет. «Желторотая машина» опять требует червячка. Ничто не является достаточным навсегда, и сама эта лишённость есть та изживаемая детскость, которая взрослыми всячески репрессируется.

При этом репрессии идут параллельно с охранительными мерами – детство надо поддерживать. Мы устроены и запрограммированы так, чтобы обеспечить детству некий комфорт, чтобы этот участок экзистенциального конвейера работал правильно, но одновременно его правильная работа сопряжена с множеством нюансов, в том числе нюансов антропоморфизма.