Бытие

51 Вдохновение

Хэмиш снял реал-вир очки, которые почему-то затуманились: может, неисправны? – и тыльной стороной запястья вытер глаза.

Что произошло с Бетсби? Сенатор подослал к нему убийц? Но этот дурак Стронг обещал не трогать его, пока я не сообщу ему о результатах своего расследования.

Хэмиш снова надел очки. На периферии его поля зрения то и дело возникали всплески – реакция на направление взгляда, сокращение зрачка, нажатие на зуб или субвокальные приказы. Хэмиш так давно не практиковался, что невольные движения глаз и хмыканье, точно камни, брошенные в пруд, вызывали рябь, нарушая действие обратной связи.

Вмешался Ригглз. Маленький помощник убрал все заурядные сплетни и слухи, подбирая, оценивая и суммируя факты.

Очевидно, доктор Бетсби разбился насмерть, упав с балкона второго уровня крытого стадиона Детройт-Понтиака; его столкнул (по данным полиции, ненамеренно) пациент во время судорожного припадка. Пациент лечился от наркотической зависимости – какая ирония!

Конечно, некоторые «несчастные случаи» вовсе не случаи. Поэтому полицейское начальство пообещало расследовать любые возможности преднамеренного убийства, тем более теперь, когда посмертное признание Бетсби набирало популярность, обрастая массой слухов о таинственных заговорах. Хэмиш мысленно сделал заметку – отправить на помощь властям одного из своих любимых контрактных оперативников. Он считал личным делом докопаться до корней этого происшествия.

Проклятие. Я встретил так мало умов, которые мог бы уважать.

Если это сделал Стронг, нарушив нашу договоренность, она перестает действовать. Многие договоры перестанут.

Хэмиш закрыл глаза.

В последние дни в его сознании одна за другой возникали непрошеные фантазии – как будто подсознание пыталось обойти загадку, предложенную чужаками из Артефакта. Как всегда, идеи представляли собой сюжеты книг, фильмов или интерактивов. До сих пор все они казались… ну… непригодными, даже никуда не годными. Откровенно заимствованными из ранних творений функциональной паранойи. И его душу омрачало разочарование в себе.

Однако теперь Хэмиш думал о признании человека, которого уже начали называть святым из Серебряного Купола. Хэмиш всегда гордился своей способностью хорошо запоминать диалоги.

Понятно также, что я нарушил закон… Я применил законное лекарственное средство при правильно диагностированном заболевании… но сделал это неэтичным и нелегальным способом, не поговорив с пациентом и не предупредив его о возможных последствиях. И по всем правилам должен за это отправиться в тюрьму… принять свое наказание в традициях Ганди – со светлой радостью.

Вот отличный материал! Легко запоминаемый. Хэмиш даже завидовал Роджеру Бетсби, чей подлинный эксперимент был, конечно, не медицинским, а социальным. Возможно, вся эта шумиха в прессе, обостренная его смертью, действительно привлечет внимание к непостоянным политикам и урок доктора будет усвоен. Урок, посвященный тому, что против фарисейской ярости необходима зрелость.

Может быть. На короткое время.

Но не этот возможный исход занимал Хэмиша. Нет, его поразило внезапное, как удар молнии, осознание. Поразила новаторская техника, примененная Бетсби для доказательства своей правоты.

Признанию всегда больше верят, чем отрицанию.

Хэмиш чувствовал пустоту в желудке, пустоту, заполненную страхом. Поступок, который он неожиданно начал обдумывать, изменит все. Перед ним замаячили ужасные опасности, возможно, не меньшие, чем вставали перед Роджером Бетсби. Но и возможная награда. Плюс очень реальный шанс изменить мир, чего никогда не достигал жанр, в котором он пишет, – несмотря на все его мрачные предсказания.

Получится ли у меня? Может, сначала изучить идею? Проработать все «за» и «против», все подробности?

Или это приведет только к потере момента силы, импульса для гениальной мысли?