Бытиё наше дырчатое

— Снова заявление подадим…

— Не распишут. Мы по Зодиаку несовместимы…

— Узнавал?

— Узнавал.

— М-мф!.. — Пребольно стукнула кулачком в грудь. — Мерзавцы!.. — Неистово оглядела брошенные как попало вещи. — Собираемся! — внезапно скомандовала она.

— Куда?

— В Лыцк.

И действительно принялась укладываться. Несколько секунд Разяев оцепенело наблюдал, как Маруся освобождает большой чемодан на колёсиках от лишнего барахла.

— Какой Лыцк? — заорал он. — Какой тебе Лыцк, дурёха?

— Такой! — огрызнулась она. — Границу ещё не закрыли… И гражданство ещё можно менять…

— А квартира?

— Квартиру сдадим кому-нибудь… Куда она денется? Недвижимость — она и за рубежом недвижимость…

— А жить где будем? В общежитии для беженцев?

Выпрямилась, швырнула на пол какую-то кисею.

— Мы не беженцы, — отчеканила она с достоинством. — Мы — политэмигранты. Мы — жертвы режима. Нас насильно разлучить хотели… по Зодиаку их бесовскому… Подумаешь, развели! Это тут развели… А в Лыцке православные коммунисты у власти. Там и слова-то нет такого «развод»… Короче, завтра с утра — в консульство.

В Лыцком консульстве их приняли без очереди. Взволнованный рассказ об испытаниях, выпавших на долю четы Разяевых, был выслушан с сочувствием. Маруся превзошла саму себя: крыла почём зря хиромантию, эзотерику, гебраистику, очевидно путая её с герменевтикой, дважды ударилась в слёзы. О происхождении синяка никто не спрашивал, всё было ясно и так. Жертва режима есть жертва режима. Потом появился кто-то из высокого начальства с Орденом Трудового Красного Знамени на чёрной рясе.

— Не хмурьтесь, не хмурьтесь, — дружески ободрил он Лёху. — Самое страшное уже, считайте, позади…

— Да я не о том… — кашлянув, отозвался тот. Голова давно шла кругом, и Разяев плохо соображал, что и кому следует отвечать. — Насчёт трудоустройства… Вот я, скажем, сейчас без работы, мне всё равно… а Маруся-то у меня визажист…

Краснознамённый чернорясец устало улыбнулся.

— Поработала, поработала, я гляжу, баклужинская пропаганда, поработала… — мягко упрекнул он. — Не такие уж мы аскеты, как вам тут напели. Если хотите знать, визажисту в Лыцке дел непочатый край. Вот молодёжь наша, комсобогомол, моду завели: портреты вождей и угодников на щеках рисовать. А мы не против… Так что к Марусе вашей очередь выстроится. Будут, как говорится, подставлять левую взамен правой… А вы, хе-хе, полагали, мы сплошь в веригах ходим?..

Когда супруги Разяевы покидали консульство, очередь перед крыльцом возросла с шести человек до одиннадцати. На выходящих посматривали с завистью.

— Они ж в загсах счастливые имена за взятки регистрируют!.. — жаловалась взахлёб ещё одна жертва режима. — Есть хоть один Тит среди олигархов? Нету! Я им говорю: «Ну не нравится мне моё имя! Почему раньше можно было сменить?» А они мне: «Раньше, — говорят, — при этом расположение планет не учитывалось…» Что ж, теперь из-за них век удачи не видать?

— А я нарочно приборчик купил — ауроскоп называется… — подхватил другой. — Выходит буржуин из лимузина, я на него линзочку навёл — йо-опэрэсэтэ, думаю… Ореол! Право слово, ореол! Лучик к лучику — чисто солнышко! Зуб даю, ауромейкеров целую бригаду держит! У честного человека может быть такая энергетика? В-ворюги…

— А меня на работу из-за отчества не приняли, — уныло присовокупил третий. — Раз Юрьевич, говорят, значит прагматичный эгоист. Жулик, короче…

Оставив неудачников сетовать на судьбу, взволнованные супруги вышли из обнесённого чугунной решёткой дворика на Сказо-Троицкую улицу и устремились домой. День предстоял суматошный, чтобы не сказать сумасшедший, и, будьте уверены, таковым он и оказался. Квартиру сдали каким-то беженцам из Лыцка. Лишь поздним вечером Лёха улучил минутку и позвонил Анфисе — проститься.

— Хорошо подумал? — спросила она, выслушав до конца его не слишком связную речь.

— Я? Кто бы мне позволил!..

— Обмудок… — холодно изронила Анфиса — и дала отбой.

«А-тас! А-тас! А-тас! А-тас! А-тас!..»

Лёха Разяев ошалело огляделся. Народу на Лыцком автовокзале толпилось изрядно, однако ни единого человека в форме высмотреть не удалось. Все в штатском, что ли?

Поспешно сунул руку во внутренний карман куртки и выключил приборчик совсем.

— Цены, цены какие!.. — восторженно щебетала Маруся. — Смотри, цены!..

Супруг хмурился. Цены были пониже, но и товары пожиже.

Напротив выхода из здания автовокзала приткнулось одинокое такси. Разяев наклонился к приспущенному боковому стеклу.

— Не подскажете, где тут поблизости беженцев из Баклужино регистрируют?

— Политэмигрантов! — возмущённо поправила Маруся.

Шофёр, мрачный усатый детина, чем-то похожий на Феликса, только раза в полтора крупнее, выбрался из машины и молча указал на сияющий неподалёку куполок под красной пятиконечной звездой.

— Видишь? — торжествующе говорила Маруся, катя подпрыгивающий на стыках плитки колёсный чемоданчик. — Просто взял и показал! А в Баклужино посадил бы в такси и полчаса по городу колесил…

Муж отмалчивался — его чемодан на колёсиках был куда объёмистей и тяжелее.

— Исповедальную карту предъявите, пожалуйста…