Бытовая химия

У меня было три врага. Первый, ясное дело, – время. Второй, что тоже вполне понятно, – расстояние: я не сомневался, что можно спокойно добраться на велосипеде до Сариной работы, но вопрос был в том, смогу ли я добраться на велосипеде до Сариной работы? Мои ноги уже начали ощущать тяжесть, а я все еще был на дороге, ведущей к зданию вокзала. И последним врагом было отчаяние, и он был невидимым и самым опасным из всех. Одна часть мозга увещевала меня, что я никогда не успею, так зачем испытывать дополнительные физические пытки? Эта часть мозга отвечала за сердце и симпатизировала моим бедным, уже изнывающим от растущего напряжения ногам и просто желала мне всего самого лучшего. Мне нравилась эта часть мозга. Ее аргументы были не только убедительными, но я чувствовал, что она меня по-настоящему любит. С другой стороны был визжащий безжалостный внутренний голос, сволочь, которая убеждала мне, что я могу успеть вовремя, если быстрее крутить педали. Я старался не слушать его. Он был напряженным, садистским и к тому же антиинтеллектуальным. Практически фашистским: мне действительно нужно было просто игнорировать его из чувства самосохранения. Но мне нужно было отложить симпатии и антипатии в сторону и просто продолжать двигаться. Просто поразительно, как иногда привлекательно отчаяние: как оно почти заставляет вас плакать, и вы сопротивляетесь из последних сил, не желая сдаваться и падать в его расслабляющие объятия.

Велосипед совершенно не подстегивал к позитивной визуализации.

После кручения педалей на космической скорости около полутора часов я украдкой взглянул на часы и одновременно вдохновился и пришел в ужас: прошло всего-то восемь минут.

Есть мышца в верхней части бедра под названием квадратичный феморис, она обладает одной особенностью. Если вы крутите педали больше восьми минут, то эта мышца концентрирует в себе всю мировую скорбь. То есть, когда все остальные мышцы отказывают, она продолжает функционировать, но болит все капитальнее. Да, она становится слабой и резиновой, но никогда не прекращает работать до упора: если применить всю силу воли, кажется, ее всегда можно заставить сделать еще один агонизирующий рывок. Интересно, что именно квадратичный феморис похищает у людей ровно столько силы, чтобы на третий день отдыха на лыжном курорте обеспечить местную больницу прекрасной коллекцией жутких повреждений: это те, кто не смог сделать тот последний рывок. Квадратичный феморис – Иуда в вашей ноге.

Я точно не дотягивал до цели. У меня было двенадцать минут до того, как Сара закончит работу, включит телефон и услышит, как я трахаю Джорджи в туалете поезда, идущего из Бэтгейта в Эдинбург, и я явно не успевал к этому событию.

Я удвоил усилия. Я могу с уверенностью заявить, что если бы кто-то видел меня в тот момент, то наверняка не сказал бы: «А, вот он только что удвоил усилия». Я бы добрался туда быстрее, если бы просто слез с велосипеда, лег навзничь, а мальчишки пинали бы меня вдоль дороги до пункта назначения. Быстрее и не так болезненно. Я уже чувствовал вкус истлевших легких во рту. Мои ноги превратились в мешки, наполненные густым жидким чугуном. Я истекал потом и захлебывался в нем. Словно мне приготовили ванну из пота и я рухнул в нее в одежде. Ветер ударял меня по голой коже, и я ощущал его жестокий холод, но это было лишь ощущение: он леденил поверхность, но ни в коей мере не охлаждал моей воспаленной кожи.

У меня было четыре минуты, и я больше не смотрел на часы и не сверял время с расстоянием, чтобы вычислить, осталась ли у меня надежда. Теперь успеть вовремя казалось столь невероятным, что рациональные мысли об этом лишь затормаживали волю и мешали двигаться дальше.

У подножья крутой горки я вылетел на дорогу, что вела к Сариному магазину. Я свернул на нее, что было бы прекрасно, если бы велосипед тоже на нее свернул. Вместо этого его переднее колесо не справилось с управлением на бетонированной площадке и взвилось в воздух как взбрыкнувшая лошадь. Велосипед и я разделились, и он неуклюже запрыгал и врезался в фонарный столб, я в то время скользил по дороге на локте и коленке. Когда я наконец остановился на четвереньках, то поднял голову и столкнулся нос к носу с собакой. Чуть выше ее хозяин – пожилой человек с тонкими седыми волосами – озабоченно уставился на меня и спросил: «Вы живы?», я же молитвенно сложил руки, глядя на него.

– Почему бы мне не умереть? – спросил я.

Он пожал плечами.

Я, ворча, поднялся на ноги и, хромая, поплелся к тому месту, где приземлился велосипед. Переднее крыло застряло в колесе, и я его вытащил, в остальном, казалось, все было на месте. Я снова взобрался в седло и начал вертеть педали. У меня было две минуты. Добраться туда за две минуты было просто нереально.