Бывальщина пограничника Гривы

Гордей Грива взял с рук Ильи бумаги, удивленно изучает их. Что за чудасия?.. «Бер–бер–бер», — беркает командир, а понять написанное на чужом языке не может. Столпились пограничники вокруг командира, рассматривают рисунки.

— Это какой–то царь, — вмешивается Илья, — оставьте мне. Я отвезу сестричке. Най[13] играется.

Один из пограничников взял бумажку в свои руки, понюхал и воскликнул:

— Чтоб я пропал, если в этой обвертке не лежал шоколад!

— Да что вы, ребята, — сказал лесоруб, стоящий вблизи. — На наших лесосеках чоколяды[14] испокон века не росли. Да и из лесорубов ими еще никто не лакомился. Разве что у пана лесничего иногда бывало…

— Обвертки совсем свежие, — сказал Грива. — Как они попали сюда? — И к Илье: — Где ты нашел эти бумаги, Илюша?

— Сейчас покажу. Вот най заберут все с телеги.

С лесосеки возвращались на лесоучасток вчетвером: Илья, два пограничника и Гордей Грива. На том месте, где Илья поймал олененка, караульные распрощались с юным возницей.

Они захватили з собой бумаги с «царем».

Илья же быстренько поехал домой, радуясь, что везет такой неожиданный подарок сестричке Домке и младшему братику Устимке.

Еще от калитки крикнул Домке и Устимке, которые игрались во дворе под грецким орехом:

— Ну–ка, угадайте, что у меня в мешке?!

— Пока–жи, Илюша, — затянул Устимка, — по–ка–жи…

— Зверюгу ймыв[15], вот что! — сказал Илья и показал мордочку олененка. — Волк, г–рр–рр…

Домка выпустила корзинку из рук и с криком и воплями побежала в хату.

— Мамця, Илья волка ймыв. Я боюсь во–лка!

— Не кричи, глупенькая. Это не волк! — крикнул ей вслед Устимка.

— Гр–р–р, — пугал Илья Устимку, — баць[16] его лобиком.

— А я не боюсь козочки, а я не боюсь…

— Это олененок, Устимка.

Дверь сеней чуток приоткрылась, из–за нее выглянули испуганные глаза Домки. Она недоверчиво смотрела на Устимка, который уже гладил олененка по головке и слезно просил:

— Илюша, подари мне олененка, подари!

— Нет, я его Домке отдам. Она вырастит из него большого оленя. Он будет у нас во дворе пастись. И тогда к нам со всех жилищ будут приходить люди смотреть, о!

— А ты мне еще поймаешь, Илюша?

— Поймаю.

— А я олененка выращу и пущу в лес. Потом он сам к нам будет прибегать. Да, Илья? Правда, будет?

— А будет.

— Но ведь ты возьмешь меня с собой, Илья? — заглядывает Устимка в глаза брату. — Я хочу видеть, как ты будешь ймать олененка. Возьми…

Илья задумался. Оно вдвоем веселее ехать. Но… пустит ли мать братика?

Но пока что Илья сел обедать. А мать сказала — вот придет отец с заставы и сделает олененку клеточку.

Домка уже приготовила зверушке кукурузную кулешу[17], посыпала сахаром, но олененок не ел. Мать достала соску, налила в бутылочку молока, надела соску на шейку и подставила к мордочке зверушки. Олененок крутнул головкой, будто стеснялся сосать при чужих. Но когда мать запихала соску ему в рот, олененок весело зацмокал[18]. Дети радостно забегали вокруг него. Илья аж присел, смеясь со смешной скотинки. Он совсем забыл и про «царя» на шоколадных обвертках, и вообще о найденных бумагах. Наконец и сам подсел к миске с кулешей. И так вкусно обедал, будто настоящий лесоруб.

Тем временем найденные Ильей бумаги з «царем» заставили Гордея Гриву отослать пограничника Громыко на заставу. А сам он остался с Вариводой в районе лесосеки…

— Когда обнаружили обвертки? — с необыкновенной заинтересованностью спросил начальник у Громыко.

— Минут тридцать тому.

— Где именно?

— На изгибе ручья.

— Ясно. Что вы заметили на местности около тайника с шоколадной обверткой?

— Трава не смята. Роса не струшена. Следов нет.

— Возвращайтесь на лесосеку, — приказал начальник, — и внимательно несите службу. Находка мальчика очень интересная…

— Слушаюсь.

Выслав Громыко, начальник со звоном отомкнул железный сундучок, где у него хранились секретные документы, достал только что полученную тревожную телеграмму из отряда. Еще раз перечитал ее, быстро подошел к карте. Вот оно, голубоватое «кольцо» ручья вблизи дороги. Он хорошо знает эту местность. Зимой тут хоть писанкой[19] покати — такая пушистая снеговая равнина з темно–зеленимы елками, может, столетнего века. Ранней весной, когда тает снег, над родником, в тенистых местах, еще долго блестят серебряные осколки льдинок. Летом ручей зарастает густой травой, а дно его берется зеленим налетом мха. Прибежит косуля напиться, сдвинет копытцем камушек, и он беленькой точкой булькает в прозрачную водичку. Осенью ручей и его берега засыпает листва бука, орешника, струшенная хвоя. След человека тонет в этом настиле. Но сейчас конец мая?! Над потоком буйно поднимается молодая трава, вытягивается в стебли. Наступи, и след отпечатается, как печать на зеленом листке. «Если эти обвертки спрятаны были немецкими летчиками, то в каком же направлении они пошли, не оставив после себя следов? Неужели по ручью? А это хуже… Жар может не взять след. Запах вода смывает. А где парашюты экипажа? Это же не иголка в стоге сена».

Начальник вернулся к столу, протянул руку к зеленой коробочке полевого телефона, позвонил и вскорости услышал знакомый голос начальника отряда.