Бывшая Ленина

Ксюха могла неделями быть соседкой мечты: закупать продукты, забивая оба холодильника, – молчим уж о стратегических запасах типа картошки, яблок и банок с вареньем, которыми родители Ксюхи под Новый год уставили полбалкончика, – готовить на три дня вперед, убираться, – она даже окна порывалась в середине марта помыть, ладно снег пошел. А потом на такие же недели впадала в неопрятное уныние: не готовила, не мыла посуду, не выносила мусор – наоборот, производила в угрожающих масштабах, и все вокруг себя. «Как на родной свалке», – бурчала Саша, напоминая, что вообще-то из Чупова она, а не Ксюха. Учиться, да и просто находиться на квартире в эти недели было почти невозможно. Ксюха или негромко рыдала, или жаловалась на жизнь, или требовала, чтобы Саша немедленно – например, в разгар предзачетной лихорадочной подготовки, либо прямо из душа, либо просто в пять утра – пояснила любимой подруге, почему ту никто не любит. Объяснение Ксюху обычно не радовало, но прикончить ее скотскую привычку Саша так и не сумела.

Из уныния Ксюху выводили авантюрные идеи, как правило связанные с мгновенным обогащением. Саше удалось отговорить ее от игры на форексе и от стримов с раздеванием по закрытой подписке, зато курьером, развозящим мелкие пакеты по укромным местам города, Ксюха почти уже устроилась. Пришлось наорать, быстро найти и показать кейс с подробным пояснением, что именно перевозят такие курьеры и почему им светит не менее десяти лет без надежды на условку и УДО, а потом и пригрозить немедленным звонком Ксюхиным родителям. Обиделась Ксюха страшно, зато ненадолго. Как всегда.

Еще она исчезала, и от этого было не легче. И от того, как это происходило, внезапно и ровно когда Ксюхина помощь во как нужна – чтобы затащить на седьмой этаж негабаритное зеркало, в четыре руки приготовить свою часть пайки для универовского фестиваля или просто подставить жилетку, потому что Саша тоже не железная. И от того, что происходило в Ксюхино отсутствие, – от бесконечных звонков, от стуков в дверь, от каких-то стремных подружек невероятной внешности и возраста, от левых сопляков, разок даже от вполне себе дедка в сиреневом шлафроке, или как уже это называется, при шляпе, трости и перстне того же цвета, что ломился в дверь, взыскуя Ксении Вольдемаровны – надо будет дядю Володю при случае анклом Вольдемаром назвать, а то и Волдемором (на самом деле не надо, конечно). И особенно от того, как и когда Ксюха возвращалась: неизбежно, масштабно и в самый неподходящий момент, который растягивался во времени и в неподходящести изумительно релятивистским способом.

Как теперь, например – через неделю после исчезновения, через три дня после последнего ответа – для протокола: «Сашк прости не сейчас», почти без смайлов – и ровно на третьем часу Сашиного погружения в курсовую по Ruby on Rails[12], сдать которую, по-хорошему, надо было позавчера, а последний срок – послезавтра. Ксюха обрушилась вся потрепанная и потертая до воздушности, внезапно ненакрашенная, зато в незнакомых духах, счастливая до голубых соплей и гиперактивная, как всегда на старте отношений.

Сашк, кричала она, он такой, такой, шептала она, и друзья такие же, добавляла она, немедленно, сейчас же знакомимся, пела она, пошли же, пошли, твердила она, вытанцовывая вокруг, и пыталась впрямь поднять Сашу то за плечи, то за локти и утащить к таким друзьям на такую базу, где такие шашлыки, веселье и счастье такими толстыми ломтями.

Саша сперва терпела, потом вызверилась – да так, что Ксюха поспешно отсела и сделала виноватую рожу, – а потом подумала: а какого черта, собственно? Курсовая почти готова – ну как почти, начать да кончить, и последнее слово ключевое, и надо хотя бы создавать для этого возможности, да и Гошку чем-нибудь затереть не мешало бы, а то так и буду жить прошлогодними охами и ненужными вздохами. Попробуем, решила она, – не кончанья ради, конечно, а просто чтобы, как Ксюха говорит, «можно, пожалуйста, пожить полной жизнью пару дней».

Саша добила строку – в основном чтобы выдержать характер – и пошла собираться. В том же выдержи-характер-стайл: внимательно выслушать Ксюхины вопли – вот-вот это возьми, тебе идет, – отложить, взять свитер потемнее и погрубее, выслушать возмущенные вопли, положить в рюкзак и так, пока Ксюха не заткнется (на самом деле нет: она не заткнется, пока не уснет).

Все правильно сделала в итоге: и то, что взяла с собой грубое-немаркое, и то, что поехала. Хорошо получилось.

Двинули большой компанией на двух машинах, старых, здоровенных, но довольно милых, на примерно такую же, старую, здоровенную и милую базу. Домики там были фанерными и неотапливаемыми, бани не было вовсе, так что ночевки не предполагалось. И вообще за пределами загорательного сезона нормальной девушке можно не опасаться выезда на такую природу в сколь-нибудь вменяемой компании: что-нибудь активнее флирта и обжиманий мог позволить себе разве что упоротый подросток или патентованный маньяк.

Ни тех ни других в компании вроде не было.