— Х-хорошо, — удивленно смотрю на нее.
Не говоря больше ни слова Маша уверенным шагом направляется к центральному входу в больницу. Не успеваю моргнуть, как она скрывается за полупрозрачными дверями.
Словно во сне подхожу к автомобилю, открываю дверь, залезаю в салон и тут же погружаюсь в мир детства. Малышня смирно сидит каждый на своем месте и во все глаза следит за тем, как на экране планшета мальчик с щенками спасают огромного кита. Улыбаюсь с нежностью. Вот оно, самое счастливое время. Как жаль, что оно проходит слишком быстро.
Не замечаю как, но начинаю следить за происходящими на экране действиями, переключаюсь с душераздирающей боли на спокойствие. Я ничего не в силах изменить, если Максим хочет жить без нас, то пускай. Это его выбор.
Я слишком много переживала, страдала, не позволяла себе быть счастливой. Хватит! Жизнь слишком коротка и ценна, чтобы так безрассудно ее просирать. У меня есть Стасик, папа, Маша, их дети. И даже воскресший спустя двадцать с лишним лет, родной отец! Проживу как-нибудь без Максима. Я сильная девочка! Я все смогу!
— Мира, — из раскрытого окна доносится слабый голос. Поворачиваю голову в сторону и обалдеваю. Прямо напротив машины, закутанный в большеразмерный больничный халат, в инвалидном кресле сидит Максим. За спиной стоит разъяренная Маша.
Глава 51. Мира
— Маш, ты чего? — во все глаза смотрю на жену своего папы. — Ему нельзя здесь находиться! — произношу в ужасе.
Что за сумасбродство? Как только мед. персонал допустил, чтобы больного из отделения интенсивной терапии вывели на свежий воздух? Это же недопустимо! Опасно для жизни!
Подобного ожидать можно было от кого угодно, но только не от Маши. Она ведь спокойная и рассудительная всегда.
Распахиваю дверь, выскакиваю из салона, подлетаю к Максиму, беру кресло за ручки. Его нужно вернуть в палату. Срочно!
— Поехали, — обращаюсь к Ольховскому. — Я тебя отвезу назад в отделение.
— Он никуда не поедет до тех пор, пока вы двое, — Маша показывает пальцем то на меня, то на Максима. — Как следует не поговорите.
— Ты в своем уме? — срываюсь. — Ему нельзя здесь находиться! Он же в реанимации был пару часов назад!
— Мира, успокойся, — тихий и слабый голос Максима отзывается болью в сердце.
— Прекрати истерить! — жёстко отрезает Маша. Несколько раз молча открыв и закрываю рот. Не ожидала от нее ничего подобного. — Вы поговорите! А затем он отправится в отделение. Все понятно? — сурово смотрит на меня.
— Да, — бурчу недовольно. В голове зреет совсем иной план.
— Максим, — обращается с белому словно молоко парню. — Я тебе разрешаю рассказать ВСЕ, — делает упор на последнем слове.
— Уверена? — спрашивает.
— Расскажи, — говорит уже мягче. — Ей следует знать правду целиком.
— А как же… — начинает задавать вопрос.
— Его я беру на себя, — заверяет Ольховского и отходит в сторону, показывая тем самым, что дискуссия с ее участием окончена.
Подхожу к скамейке, сажусь. Максим подъезжает чуть ближе.
— Мира, прости, что был резок, — старается говорить со мной спокойно, но я вижу насколько тяжело ему даются эти слова. — Маша права, нам нужно поговорить.
— Ты уже мне все сказал, — ухмыляюсь печально. — Что-то изменилось за те несколько минут, что прошли?
— Да, — кивает. — Я многое не знал.
— А тут пришла Маша и все рассказала, — каждое слово пропитано болью. — Ей ты поверил, мне нет. Ее ты выслушал, меня прогнал. С дорогими людьми так не поступают.
— Выслушай, а потом принимай решение. Хорошо? — спрашивает с надеждой.
— Тебя нужно возвращать в отделение, — пытаюсь перевести тему. Вернуть максима гораздо важнее, чем выяснение отношений.
— Сначала мы поговорим, — продолжает настаивать.
— Нет! — я тоже умею стоять на своем. Поднимаюсь со скамейки, беру ручки инвалидного кресла, начинаю катить в сторону больничного здания.
Одно дело хотеть его отвезти и совсем другое попытаться это сделать. Толкаю кресло вперёд, оно не едет. Прикладываю больше сил. Все равно на месте стоит.
— Прекрати дурить, — кладет свою руку поверх моей. — Ты меня не сдвинешь с места. Сил не хватит.
— Ну конечно, — пыхчу, прикладываю неимоверные усилия, сдвигаю кресло на целый сантиметр. — Блин, — сдаюсь. Не смогу.
— Я не знал, что у тебя ребенок от Яра, — принимается оправдываться. — Догадывался, конечно. Но не знал.
— Судя по всему, для тебя это многое меняет, — произношу не пряча печали. — Раз прогнал и не дал договорить.
— Там Ярослав был, — говорит.
— Где? — не понимаю.
— В туалете, который находится в моей палате, — виновато признается. Мои брови подлетают наверх.
— Ты сейчас говоришь совершенно серьезно? — не верится, что все настолько легко.
— Да, — заверяет. — Мне все равно, что у тебя есть ребенок, — произносит с жаром. — Точнее не все равно, но это не важно. Твой сын ни в чем не виноват. Да и ты сама не виновата, — начинает нести какую-то чушь. — Голова раскалывается, — потирает виски. — Соображаю с трудом. Не принимай на свой счёт, хорошо?
— Хорошо, — киваю. — Поехали в отделение, — прошу его. — Там договорим.
— Нет. Туда не хочу, — вот же ж…Упрямец! — Давай начнем разговор с начала?