Бывшие в Драконьей Академии. Мой неверный Магистр (СИ)

В те бесподобные, счастливые дни, когда еще не лишился памяти, а вместе с ней и части рассудка, части своей жизни. Самой прекрасной – той, в которой расцвела и сияла их Любовь.

А потом… потом на генерала вновь обрушился Долг. Этот разрушительный молот, искореживший всё, что было ему дорого.

Рэйгард не делал выбора, когда отказался от Эйлиз. Как он и признался Бальтазару, генералу это было ни к чему. Он всегда запросто отсекал всё, что было не во благо Империи и поступал, как велели обстоятельства.

На этот раз они велели вырвать из своей жизни Эйлиз.

Вырвать сердце из своей застывшей камнем груди и бросить его под ноги верноподданского зова!

И Рэйгард выполнил требуемое. Сделал то, что делал всегда…

Тогда…

***Но не сегодня!

Сегодня генерал прислушается к себе, к своим инстинктам. И он поверит Дракону в себе, который рвется наружу, доказывая Рэйгарду, что он и есть Империя!

Сначала генерал не понимал этих сумбурных, скупых объяснений, которые способна транслировать вторая сущность.

А в полете в своей истой драконьей форме Рэйгард вдруг сопоставил всё, что выяснил в результате тайных расследований.

К примеру то, что император потерял внутреннего Зверя. Что тот давно уже не правит своей страной. Что Советник-Наг диктует собственные прихоти от имени их повелителя…

И до Рэйгарда, наконец, дошло, о чем говорил его собственный Дракон.

Он, Рэйгард Аметистовый – сильнейший Дракон Империи на сегодняшний день!

Он – главная надежда драконьего племени!

А сейчас его ПАРА в беде… ЕГО СОКРОВИЩЕ!

Глава 37. Эйлиз.

Мы поднимались все выше и выше. Так, что даже облака теперь находились далеко внизу.

А через некоторое время на горизонте показалась огромная скала в виде головы дракона с раскрытой клыкастой пастью.

Расправив могучие крылья, Аметистовый в два взмаха оказался у фантасмагорического входа и залетел внутрь вместе со мной.

Приземлившись, дракон сложил крылья, предварительно спустив меня на твердую поверхность. Внутри пещера была просторной с высоченными сводами и освещалась огромным количеством неугасаемых факелов.

А в самом центре этого таинственного помещения виднелось возвышение с установленной на ней большой чашей. Круглая, наполненная искрящейся всеми цветами радуги жидкостью, она приковывала к себе взгляд сразу же.

Постепенно мой завороженный взор заметил и множество древних свитков, разложенных на стеллажах, поднимающихся к самому своду, сквозь небольшие отверстия в котором к нам проникали предрассветные лучи.

Я читала об этом месте. О Храме Первородного. В своих мечтах я не раз "бывала" тут с Рэйгардом. Но после расставания с ним я заставила себя перестать грезить о несбыточном. Ведь человеку никогда не позволили бы побывать в святая святых всего драконьего рода. Сюда даже обычным драконам нет доступа. Никому, кроме правящей династии и их приближенных, которым дарован особый допуск.

Значило ли это, что генерал нарушал запреты, принеся меня сюда?..

Аккуратно высадив меня, Дракон стал уменьшаться, а силуэт грозного ящера медленно превращаться в человеческий. И вот передо мной уже стоял мужчина, при виде которого у меня привычно перехватило дыхание. А сердце зашлось в неистовом стуке.

Ничего не объясняя, Рэйгард взял меня за руку, намереваясь повести к чаше.

Но я не смогла сделать ни шагу.

Во мне всё неожиданно воспротивилось такому исходу. Всё пережитое мгновенно встало перед глазами, превратившись в непробиваемую стену между мной и генералом. Тем, кто снова, не спросив о моих чувствах и желаниях, решил всё за нас!

И ведомая этим протестом, я резко отдернула руку, отшатнувшись к выходу. Мне претила мысль, что он вот так, без объяснений и извинений заклеймит меня навечно своей. Парой Рэйгарда Аметистового.

Именно клеймом, запирающей печатью виделась мне сейчас метка, которая должна была бы стать для меня подвенечным узором счастья. Счастья, мечты о котором даже при таких разумных метаниях, продолжали давить на сознание желанием подчиниться действиям своего Дракона.

Однако ураган, бушующий в душе, не сумел сложиться в твердый упрек. И раскрыв рот, я не смогла выдавить из себя ничего из того сумбура, что отравлял сейчас красоту момента.

И вместо выяснений и вопросов я, волоча непослушным языком, произнесла совсем другое. То, что тоже не давало мне покоя, заставляя чувствовать себя эгоистичной предательницей: