Бывшие в падении

Лебковская, переодетая, но все еще накрашенная, недовольно на него покосилась. Она довела спектакль до логического завершения. Впрочем, все понимали, что ее выход на сцену – дань уважения к зрителям, которые заплатили деньги. Их основные впечатления будут вовсе не от постановки. И, конечно, ничто – вообще ничто – уже не спасет театр от грандиозного скандала.

Словно подтверждая эти слова, телефон Беспалова взорвался трелью звонка. Тот взял трубку, рыкнул что-то наподобие «Без комментариев» и бросил замолчавший аппарат на стол. Его глаза налились кровью от бешенства, а взгляд снова устремился к Полю. Заслуженно.

– Разве ты начал спать с ней не для того, чтобы следить за ее состоянием?

Кифер обвел взглядом потупившихся людей в комнате и понял, что так думали они все. Все, кроме Лебковской, которая, очевидно, не спешила делиться выводами. Стоило благодарить ее хотя бы за это.

– И что мы видим? Более или менее здоровая девочка чуть не умерла от истощения прямо на сцене. Что ты с ней делал?!

Это было психологическое давление, полномасштабное. И в любом другом состоянии Кифер бы его заблокировал, но сейчас он был готов к осуждению. Он чувствовал себя виноватым. И даже сочувствующий взгляд Савельева отнюдь не помогал. Он говорил, он предупреждал. Все ждали провала. И теперь отчитывали его, как малолетку.

– Я признаю свою ошибку, – заговорил он и краем глаза увидел, как Савельев, бледнея, будто бы потускнел. – Но сначала нужно связаться с родителями… девушки.

Он даже ее имя произнести не смог. Оно вызывало приступ дурноты. Он не знал, кого ненавидит больше – себя или Дияру. Она была больна с самого начала, и вроде бы вся вина на нем, но она явно мстила ему за отсутствие слов о любви и каких-то гарантий, даже не замечая, что он, как бы ни сопротивлялся, ел с ее рук. Она воспринимала это как норму. Она…

– Ты с ними не свяжешься! – заорал Беспалов, теряя остатки цивилизованности.

Алена подошла к нему и, не стесняясь, тронула за плечо, останавливая, успокаивая. Беспалов неожиданно затих. Не успокоился, но взял себя в руки.

– Я не позволю каким-то татарским выродкам затаскать нас по судам.

Поль уже открыл рот, чтобы высказаться, а потом вспомнил о матери Дияры, которая выцеживала у дочери деньги месяц за месяцем. Доля правды в словах директора была, но и оставлять ситуацию как есть было нельзя.

– Прикроете собственный зад жизнью девчонки?

– А ты сделал что-то иное? Ты променял ее жизнь на карьеру. Да ты бы до ушей улыбался, свались она двумя часами позже в твоей квартире!

Кифер вздрогнул. Но пусть лучше думают так.

– Мы должны дать деньги ей на лечение, – внес нотку здравого смысла Савельев и быстро добавил на понятном Беспалову языке: – Это будет дешевле, чем потерять зрителей из-за СМИ. Нужно их задобрить.

– Мы и так понесли колоссальные убытки! – взревел директор, брызжа слюной. Лебковская отступила. – Мы снимем спектакль, заплатим журналистам, да еще оплачивать… Ты отработаешь каждую потраченную на тебя копейку. А иначе будешь разбираться с обвинениями в умышленном причинении вреда здоровью.

Беспалов обошел стол и теперь тыкал пальцем в грудь Поля. Но, нарвавшись на ответный взгляд, вдруг отступил и примолк. Что он увидел в лице Кифера? Это ледяное обмертвение, сковавшее все тело?

– Мы выплатим половину, – наконец сказал он. – Остальное заплатишь из своего бюджета. Или связывайся с родителями, или… если начнут возражать, скажи, что иначе пусть оплачивают полную стоимость лечения. И позаботься о клинике. Я больше не хочу слышать имя Дияры Огневой никогда. И чтобы ни в одном театре ее не было! Все поняли?

– Что делать со СМИ? – попытался вернуть разговор в конструктивное русло один из присутствующих. – Они нас сожрут.

– Надо дать им громкую сенсацию. Новую звезду. Радуйся, Алена, ты дожила до своего звездного часа. Теперь театр будет пиарить тебя.

Еще час спустя было решено пиарить не Лебковскую, а Лебковскую вместе с Кифером. Потому что посмотреть балет, солистка которого спит с хореографом, явно сбежится больше народу. Тем более если хореограф такой скандальный.

Беспалов умел делать деньги и прекрасно разбирался в черном пиаре. Он умел лизать нужные задницы и окупил затраченное на постановку «Эсмеральды» намного раньше, чем выпустил Кифера из своих цепких лап. Потому что Кифер продавался лишь чуточку хуже Дияры.

Обзванивая клиники Петербурга в поисках лучшего лечения от анорексии, он напился до чертиков. Он хотел забыть о ней навсегда, как о страшном сне. Он злился, бесился, ненавидел ее, но не переставал о ней волноваться. Жалко. Это было жалко.