Бывшие в падении

Тулуза. Розовый город. Не портовый, даже не близко, и тем не менее точно так же знакомый с проблемой переселения из Африки, как и весь их юг и Париж. Отец Поля Кифера погиб в разборках между французами и арабами. Поль ненавидел арабов. Глядя на этих наводнивших Францию крыс в своей школе, он не раз сжимал ручку до такой степени, что та трескалась. Но жизнь будто в насмешку совала этих типов ему под нос. Он ненавидел в них все. Их ласковое обращение друг к другу, их женщин, притворно-стыдливо прикрывавших тела и головы, их обычаи и веру.

Но в тот день, когда занятие в балетной школе отменилось, он переступил порог небольшой квартирки под крышей и обнаружил свою мать задорно скачущей на таком вот молодом арабе и издающей странные звуки. Эта картинка вызвала в нем приступ тошноты, и Поль, кое-как бросив вещи, рванул к туалету. Из-за двери до слуха донеслась возня, какие-то странные звуки, спешное выпроваживание любовника… и вот его легкомысленная мама присела рядом, чтобы рассказать ребенку о половом взрослении.

Юный Кифер не стал объяснять матери, что он прекрасно понимал, что это было, ибо не средневековье за окном. За гранью оставался лишь один вопрос: как после всего, что случилось с отцом, она допустила в свою жизнь и тело это отродье? Она ведь не просто любила отца. Она не представляла, как без него жить. Разве не по этой причине она на какое-то время перестала готовить еду, платить по счетам и так далее?

Спустя еще несколько месяцев Мари Кифер приняла ислам и вышла замуж за своего араба, которому, как оказалось, было всего девятнадцать. И окончательно погрузилась в свою новую жизнь и любовь. Поль же, и раньше не балованный материнским вниманием, оказался позабыт. Его по-прежнему ласково трепали по голове, рассказывали наполовину детские истории, но с ним более не считались. В доме поселился мужчина, и правила стал устанавливать он.

Отчим сразу понял, что мальчишка его ненавидит, и решил ответить взаимностью. Однажды ночью Поль услышал шорох в своей комнате, проснулся, вскочил на кровати. Перед ним стоял отчим в одном только халате. После секса с матерью Поля тот всегда ходил по квартирке в таком виде, и от этого Кифера мутило особенно сильно. Таким образом отчим показывал, кто главный и каким образом это главенство установил.

На этот раз он зашел дальше. Полы халата раскрылись, обнажая… Поль застыл с открытым ртом, забыв о своем нежелании показывать отчиму хоть какие-то эмоции. Краска бросилась к его лицу, обжигая новым витком ненависти. Затапливая с ног до головы.

– В этом все дело, да, вы же в балете все гомосексуалисты? Этого ты хочешь? Я видел, как ты подсматриваешь.

Девятилетний Поль понятия не имел, что там случится с его ориентацией через несколько лет, но дал себе слово, что если вдруг, то он лучше перережет себе горло. Потому что хотеть такое отродье, каким был его отчим, просто невозможно.

Но да, он подсматривал. Подсматривал, потому что дверь не раз и не два оказывалась приоткрыта. Подсматривал, потому что гнало детское любопытство, которое заставило бы смотреть любого ребенка. Подсматривал, потому что не верил, что этот выродок ничего не сделает его матери. Подсматривал, потому что эти сцены затрагивали в его душе что-то странное, темное и щемящее. Формируя что-то новое.

Он бодро вскочил со своей кровати и схватил со стола канцелярский нож.

– Еще раз войдешь в мою комнату, и я отрежу то, чем ты тут осмелился трясти, – прошипел он.

И понял, что ему нужно срочно уезжать из дома, пока отчим ничего ему не сделал.

У выродка было очень много друзей, которые точно так же ненавидели французов, как и те – их. Уважения они не испытывали и к матери Кифера. Разве нормальная француженка отдалась бы кому-то из них, да еще сменила веру? Нет, только падшая. И в глубине души Поль был согласен с ними. Не потому, что она связалась с арабом, – потому, что она отдалась людям, которые убили ее первого мужа. Неважно, что это не могли быть те же самые арабы. Для Кифера они все были на одно лицо и обладали одинаковыми недостатками.

После произошедшего ночью у Поля не было выбора, кроме как стать достаточно хорошим танцовщиком, чтобы поступить в балетную школу-интернат. И лучше бы подальше, в Париже. Это он сделал своей целью, к этому он шел. И уж чего-чего, а упорства мальчишке было не занимать.

Переговорив с матерью, он упросил ее подать документы на стипендию и начал работать в зале. Он работал, и работал, и работал, пока не стал лучшим и не получил приглашение в Париж. И все это время он терпел полные ненависти взгляды отчима и смешки его вечно ошивающихся в квартире друзей. Намеки на нетрадиционную ориентацию.

В Париже он лишился девственности одним из первых, и ему было плевать с кем. Он не такой, каким считал его отчим. Девочки, обращавшие на него внимание, были старше, но предпочитали об этом не думать, потому что Кифер с самого детства внешне выделялся на фоне сверстников. А тем более он выделялся в танце. Мощью, страстью. Это манило девочек, как бабочек.