Бывший 2. Роди мне сына (СИ)

Вместе с этим приходит долгожданное расслабление, потому что несмотря ни на что, когда он рядом, мне становится спокойнее.

Озарение вспышкой в душе загорается. Мы можем быть какими угодно — озлобленными, незамечающими, жестокими по отношению друг к другу, но я всегда знаю — я в безопасности.

Я в безопасности.

И работать в телецентре, после того, как Адриан заделался его собственником, мне стало гораздо комфортнее. Перестать сражаться на мужском поле с Вознесенским и Батюшкой. Перестать обороняться. Просто знать, что ничего плохого не случится.

И жить всё это время в его доме было безопасно…

Это необъяснимо, но сейчас понимаю — те дни и месяцы, когда Макрис был рядом, я наконец-то могла позволить себе быть другой. Глупой… Отпустить контроль, который так или иначе, сопровождал меня с самого детства.

Для всех я, Вера Стоянова — журналист и ведущая. А рядом с ним — просто Вера из России. Просто женщина. Взбалмошная, эмоциональная, постоянно что-то вытворяющая. Живущая себе на уме.

Среди своих малочисленных подруг и коллег я всегда славилась тем, что из любой ситуации могу найти выход, всегда могу помочь. Словом, делом, советом. И только под прессом сильных, раздирающих душу чувств к Андрею, я совершала свои самые глупые поступки в жизни.

Рассказать Ире о нашем совместном отпуске в Салониках — один из них.

И что это как ни доказательство того, что мои чувства к этому мужчине всё ещё там… внутри, в сердце? С тем же Олегом я никогда не вела себя глупо. Просто позволить себе не могла.

Сильная, умная женщина — это та, которую окружают слабые мужчины. Как только на горизонте возникает кто-то настоящий, вся сила улетучивается. Потому что фокус всегда там, где пусто.

Человеческий организм так устроен. На слабость реагирует силой, а на силу — слабостью.

Молча слушаю, как ровно шумит вода в душевой, потом смолкает.

Проходит ещё минут пять и Адриан появляется на пороге моей комнаты. Боясь пошевелиться, в полумраке наблюдаю за тем, как он прикрывает окно. Подтянутая грудь, низко сидящие на бедрах пижамные брюки, татуировка на спине. Судорожно представляю, что сейчас он уйдет, и такой уютный, камерный мир, установившийся между нами за эти дни, снова рухнет.

Снова станет пусто. Мужской мир опять заставит сопротивляться и биться за место под солнцем.

А вдруг мне опять приснится тот кошмар? Он больше не придет меня спасать?..

Я… не хочу так.

— Подвинься, — слышу тихий голос над головой.

С одной стороны, ужасно бесит, что Андрей не сомневается в том, что я согласна спать с ним после ссоры. С другой — сердце греет мысль — он пришел, чтобы остаться.

Злится, ругается, но возвращается.

Всегда.

Из Греции дважды прилетел ко мне в Россию, после покушения — снова вернулся. Что бы я ни делала, он всегда рядом. Я… боже, я ведь невольно, косвенно явилась виновной в смерти человека, а он все равно рядом.

Стиснув зубы, освобождаю Адриану место и отворачиваюсь.

— Если будешь храпеть — выгоню.

— Опять на мой возраст намекаешь? — Макрис хрипло смеется.

Устраивается позади, проталкивает руку мне под голову, а второй накрывает поверх одеяла выпуклый живот. Располагаюсь в коконе из крепких мужских объятий и доверчиво трусь щекой о твердое предплечье. Тут же отпрянув, пугаюсь интуитивной реакции своего тела.

Оно его уже простило, а я — нет.

— Ты снова на меня кричишь, Андрей, — с обидой выговариваю претензию. — Бесишь.

— Пфф… Уверен, что за весь разговор даже голоса не повысил, — ворчит он мне в шею.

По телу мурашки волнами расходятся. От груди к низу живота и далее к кончикам пальцев на ногах. Вот как на него злиться?..

— Твоя эта уверенность тоже бесит.

— Выскажись уже, — тяжело вздыхает он. — И покончим с этим всем. Раз и навсегда.

Словно руки мне развязывает. Ну, держись. Сам напросился.

— Ты все время нападаешь и обвиняешь. Ничего у нас не получается...

— Ты рассуждаешь об отношениях как об очередном телевизионном проекте. Как журналистка. Как Вера Стоянова.

— Тебе так кажется.

Тишина ночи успокаивает нас обоих. Шум моря выступает мощным антидепрессантом. Мы поругались… Он ушел, потом вернулся. Мы разговариваем. Как взрослые, самодостаточные люди, а не как истеричка и невротик.

— Скажи мне, как ты оцениваешь любой свой сюжет или выпуск?

— Глупый вопрос, Андрей. Как обычно оцениваю. Получилось — не получилось.

— В этом-то и проблема. Наши отношения — это не твоя работа. Просто прими, что они получились. С оговорками. С конфликтами. Но получились.

Адриан продолжает что-то говорить, а я сдержаться не могу. Слезы по щекам. Внутри лавина из сомнений, обиды и… любви.

Любви.

Любви.

Боже.

Она все это время скрывалась под толщей из обиды. Я смертельно на него обижена. Всё ещё.

Из-за живот неуклюже и долго разворачиваюсь, а потом произношу со злостью:

— А я не хочу с оговорками. Это даже звучит нелепо. Я хочу быть для тебя лучшей. Безоговорочно!.. Мне надо «всё или ничего», понимаешь? Если ты не даешь мне «ВСЁ», я снова выберу «НИЧЕГО». А ты довольствуйся другими…

Отодвигаюсь как могу. Осознание собственных чувств дается мне болезненно.

Не любить его — было так… удобно.

Любить его — так… естественно.