— Кому смешно, Кир! Тебе? Антону? Володе? Кому. Твою. Мать. Смешно? — выплевываю со злостью каждое слово.
Кир отводит взгляд в сторону. Молчит.
— Займи мне денег. И вызови такси. На этом пока все.
Кир молча достает лопатник. Вытаскивает несколько купюр, протягивает мне.
— Такси вызови. — Беру деньги и резко разворачиваюсь.
— Я завтра наберу, Глеб, — доносятся до меня слова Дрозда.
Похер. Абсолютно. Мне плевать.
Я понял, что с сегодняшнего дня наши пути с пацанами полностью расходятся. Они сделали свой выбор. И он оказался не в пользу нашей дружбы.
Такси останавливается возле кованых ворот. Мне приходится выйти из машины и подойти к посту охраны, чтобы объяснить ситуацию. Спустя несколько минут такси проезжает дальше. У подъезда расплачиваюсь и выхожу.
Раз меня никто не встречает, сразу же приходит осознание того, что за Надей никто не наблюдает. Володи здесь нет.
Разочарование острым лезвием клинка врезается под ребра, а следом приходит пустота. Я больше не испытываю никаких эмоций по отношению к парням: ни злости, ни ненависти, ни даже элементарной обиды. Пусто.
Зато в груди все трепещет от волнения; бег сердца набирает обороты, пока я дохожу до лифта, оно уже мчится галопом. Страх за Надю и за дочь не отпускает меня. Про Веру и про ее подлость я вспоминаю только тогда, когда подхожу к двери квартиры и нажимаю звонок.
Прислушиваюсь. Тишина.
Жму снова и снова. Снова и снова. Понимаю, что с каждой секундой меня заполняет паника. И когда уже до критической отметки остается совсем немного, слышу щелчок замка.
Дверь распахивается настежь, и на меня с ужасом в глазах смотрит Надя.
— Глеб? Господи, Глеб! Что произошло? — Ее голос дрожит, как и все ее хрупкое тело.
Я заваливаюсь в квартиру и плотно закрываю за собой дверь на все замки, которые только есть. Даже если эти ублюдки сперли ключи, срать. В моей двери столько защелок, что на связке у тюремщика. А на той моей только два. И те не основные.
— Что происходит, Глеб? Объясни. Ты меня пугаешь! — Надя жмется к стене, а я резко разворачиваюсь к ней лицом, зажимаю ее между своих руками.
— Да ладно тебе. — Растягиваю в косой улыбке разбитые губы.
Надя округляет глаза и предпринимает жалкую попытку отодвинуться.
— Это так, — сухо отвечает девушка. — Что случилось, Глеб? Кто тебя побил?
Ее лицо искажает напряженная гримаса, и я замечаю, как в глазах проскальзывает намек на некое понимание. Вмиг поведение девушки меняется: она поднимает руку к моему лицу, кладет ладонь на скулу с правой стороны и нежно проводит пальцами.
— Надь… — Мой голос словно простужен. — Расскажи мне… все. Только так я смогу помочь.
Глава 13
Я чувствую шершавые пальцы на своих губах. Его темные взгляд прожигает меня насквозь, и я понимаю: момент настал. Уже бесполезно что-либо скрывать. Правда скоро раскроется. Они меня вычислили. Нашли.
Или?..
— Что ты хочешь услышать, Глеб? — разлепляю пересохшие от волнения губы.
— Правду, Надь. Почему ты вернулась домой? — голос Глеба слишком низкий до мурашек.
Я сейчас чувствую совсем не то, что должна. Его голос окутывает меня, дурманит, и я, затаившись, вдыхаю аромат его тела вперемешку с лекарствами; меня ни капельки не отталкивает запах больницы, а лишь сильнее притягивает.
Хочется соврать Глебу. Сказать, что все это нелепое совпадение, но вместо этого я молча смотрю в его черные, непроницаемые глаза.
Наши губы — его, разбитые в кровь, и мои, потрескавшиеся от волнения, — замирают в миллиметре от поцелуя.
Я рвано вдыхаю, заполняя легкие до предела, и меня с головой опаляет желание. Его длинные сладкие языки поднимаются от кончика пальцев ног и нагло, бесцеремонно ползут вверх по внутренней стороне бедра, разжигая бесстыдную потребность в Глебе.
Я быстро облизываю губы, обжигаясь о сдавленный стон Глеба. Господи! Это настоящая пытка.
Еще мгновение борьбы внутри себя, и я порывисто поддаюсь вперед и первая целую Глеба. Зашкаливающий в крови адреналин бьет электрическим разрядом прямо в сердце и огнем заполняет вены. Я плавлюсь от страсти, которая сжигает меня.
Парень сжимает мои бедра, прижимается ко мне так откровенно, что я чувствую каждый напряженный сантиметр его длины. С моих губ срывается стон, но его выпивает Глеб, забирает себе.
Когда мне становится нечем дышать, Глеб разрывает поцелуй. Дышит тяжело, отрывисто.
— Надя, если ты думаешь таким способом заглушить мой интерес к твоему прошлому, то ты глубоко ошибаешься, — ухмыляется он.
И пока я соображаю, что ответить, Глеб неожиданно подхватывает меня под спину. Я тихо ахаю и обнимаю его за шею, отчего его лицо искажает гримаса боли.
— Глеб, что ты делаешь? Отпусти, — прошу взволновано. — Я и сама могу дойти.
Меня разрывает внутреннее противоречие. Если не врать себе, то могу наконец-то признаться, что я простила его и готова попробовать все начать с чистого листа, правда, есть одно но… А, точнее, оно было ровно до того момента, пока Глеб не пришел побитый домой.