Бывший сын

— Знаешь, родной, о нем ведь до сих пор спорят. Кем он был? Православным? Католиком? Протестантом? Столько версий! Я недавно читала об этом! Одни исследователи говорят, что он был католиком. И мне, в общем-то, эта версия близка. Почему я так думаю? Ну… во-первых, потому, что среди книг, которые он напечатал в период с тысяча пятьсот семнадцатого по тысяча пятьсот девятнадцатый год, были книги, которые не входили в православный библейский канон — это «Притчи про мудрого царя Соломона» и «Песнь песней». Это, по-моему, довольно сильный аргумент. К тому же, его книги были сожжены как «еретические и написанные на территории, подвластной церкви вечного города», а сам он изгнан именно как католик. Так что сомнений, казалось бы, нет, но сомнения есть, мой дорогой! Прямо детективная история у нас получается! Тезка твой действительно мог быть и православным. Факты и аргументы в пользу этого утверждения так же многочисленны. Во-первых, есть сведения, что в его городе не было католической миссии, поэтому детское крещение вряд ли прошло по католическому обряду. Согласись, хороший аргумент. Во-вторых, в своих публикациях он поделил «Псалтырь» на двадцать кафизм согласно православной традиции, чего нет в западном христианстве. Так что теперь у нас еще один аргумент в пользу православия. Дальше! В «Святцах» из «Малой подорожной книжки» он не только придерживается православного календаря, но и приводит дни памяти православных святых — восточнославянских Феодосия и Антония Печерского. Более того, некоторые имена святых поданы в народной адаптации: «Ларионъ», «Олена», «Надежа»! Представляешь? Но и это еще не все! Есть в его текстах прямые констатации: «Утверди, Боже, святую православную веру православных христиан во век века»! Так что, казалась бы, загадка разгадана: великий первопечатник — православный, но опять же нет! Есть и еще одна версия! Некоторые исследователи полагают, что великий первопечатник был связан с гусизмом — протореформационным движением. Во всяком случае, реформаторы шестнадцатого века считали его своим соратником. В некоторых работах он упоминается как протестант, но про эту историю, если честно, я мало что знаю…

Бабушка выжала тряпку и, тяжело выдохнув, села против Франциска. Посмотрев на внука, она в очередной раз поняла, что кроме него в ее жизни никого нет. Совсем никого. Ее родители умерли несколько лет назад. Мать от плохих сосудов, отец от атеросклероза. Единственный брат ушел за год до смерти матери. С дочерью она почти не общалась, муж перебрался к женщине в соседний подъезд.

Уже много лет бабушка Франциска жила совсем одна. Про нее следовало бы писать грустные, тихие, медленные и минорные песни и петь их осенью. Сначала она робко пыталась обустроить личную жизнь, затем успокоилась и даже привыкла. Сама себе она читала стихи, которые в те годы читали все одинокие женщины: «Ну приди же, любимый, приди, одинокой мне быть запрети. Приходи, прошу, приходи. За собою меня поведи… Стрелки глупые торопя, не придумывая ничего, я уже простила тебя, повелителя своего. Все обычно в моей мечте, я желаю — совсем не вдруг — быть распятою на кресте осторожных и сильных рук!..» — бабушка хорошо помнила эти стихи, потому что на одном из капустников, посвященных Женскому дню, Франциск прочитал их.

Когда родился Циск, бабушка решила, что оставшиеся годы посвятит воспитанию внука. Так и случилось. Все свободное время, заменяя отца, она занималась им. Баловала, ругала и воспитывала. Наказывала и прощала. Она мечтала, что однажды он станет знаменитым виолончелистом, покорит весь мир и, конечно, пригласит ее на главный концерт. Что не забудет. Что не оплошает. «Он будет раздавать автографы и записывать диски, он будет знаменит!» Не вышло. О профессии музыканта следовало забыть. Обо всем вообще следовало забыть. Оставалось надеяться. На жизнь. На хоть какую-нибудь приближенную к нормальной, к обычной, к обыденной, растительную жизнь…

Синоптики замеряли количество влаги, содержащейся в одном кубическом метре воздуха, и бабушка продолжала приходить каждый день. Как на работу, как домой. Она все меньше верила в заботу государства в целом и медсестер в частности. По ее мнению, только близкие люди могли и должны были помочь Циску. Каждый новый день начинался с интересной истории, байки, рассказа. Бабушка подозревала, что мальчишки часто обменивались анекдотами, и теперь, когда рядом с Франциском не было друзей, старалась, насколько только это было возможно, не нарушать традиций:

— Слушай, мне сегодня Нора рассказала анекдот. Приходит к президенту помощник. Заходит на цыпочках и говорит: «Вы, наконец, стали выездным!» — «Да ладно! Правда? Куда?» — с удивлением спрашивает президент. «В Гаагу!» — отвечает помощник. Правда смешно?