Бывших не бывает

– Не, – в голосе полусотника смешались насмешка и уважение. – Но спёкся малость с непривычки. Коней обиходил и вон там повалился. Ты, Серафим, давай, подлатай его малость, чтобы к завтрему годен был. Ещё кто сомлел?

– Есть один, – Бурей трубно высморкался. – Из моих. Колька-сыкун. Ну я его полечил – дал в морду легонько. Он, хрр, и оздоровел. Слышь, дрова рубит? Остальные ничего: кряхтят, за караваи свои держатся, но воевать способны.

– А кони?

– С конями всё ладно.

– Добро! – кивнул Лука. – Починяй тогда попа, кашеварьте, будем кормиться и спать. Завтра до света подниму.

– Ладно.

По снегу заскрипели шаги. Отставной хилиарх попытался стряхнуть оцепенение, но не смог.

– Серафим Ипатич, тута он! – раздался совсем рядом смутно знакомый голос.

– Хрр, совсем, знать, сомлел, – поставил диагноз Бурей. – Счас поправим. Харитоша, стели тулуп.

– Готово!

«Это же Харитоша, что вёз меня из Турова… Что они собираются делать?»

– Тимоха, беритесь с Харитошей и кладите попа сюда, а то совсем обревнел – сам не встанет.

– Сам ты бревно! – от обиды отец Меркурий даже смог заговорить. – Имей почтение к сану, малака!

– Лается, – констатировал Бурей. – Хорошо. Беритесь, чего встали?

Крепкие руки оторвали священника от земли.

– На брюхо кладите! – распорядился обозный старшина.

Тимоха и Харитоша бережно опустили священника на подстеленный тулуп.

Бурей присел на корточки, одной рукой обнял отца Меркурия, без всякого усилия приподнял и сунул в рот горло кожаной баклаги. Обжигающая жидкость хлынула в горло священника. Он судорожно глотнул. Раз, другой… Дыхание перехватило, из глаз выдавило слёзы.

– Хорош! – Бурей отнял баклагу. – Ишь присосался! Странный ты, отец Меркурий: как в церкви, так поп попом, а как драться и яблоневку жрать, так ратник. И сейчас вон в мисюрке да кольчуге. А ну, помогите мне его из железа вытряхнуть!

В три пары рук с отца Меркурия стащили тулуп и доспехи.

– Культя сильно болит? – осведомился обозный старшина.

– Сильно, – спиртное прибавило священнику сил. – Здорово намял. И натёр, похоже.

– Угу, – кивнул Бурей и распорядился. – Скидайте с него сапоги и порты. И ногу деревянную тоже. Харитоша, горшок не замёрз?

– Не, Серафим, всю дорогу за пазухой держал. И сейчас тоже там, – отозвался обозник, стаскивая со священника сапог и разматывая портянки.

С другой ноги Тимоха уже отстёгивал культю.

– Света сюда! – рявкнул Бурей.

Кто-то подал факел. Обозный старшина осмотрел культю, поцокал языком и резюмировал:

– Ничо, и хуже бывает, – после чего мазнул по многострадальному обрубку хилиарховой ноги чем-то жирным и остро пахнущим.

Священника будто кипятком обварило. Он скрипнул зубами, а потом выдал такое, что и лошади небось покраснели.

– Баян! – заявил под общий хохот Бурей. – Истинно, сладкопевец! Я и то слов таких не знаю! Повторишь потом для памяти?

– Повффторюю, – прошипел отставной хилиарх и прислушался к себе – боль в культе быстро утихала.

Бурей с Харитошей тем временем споро бинтовали культю.

– Теперь порты! – распорядился обозный старшина, едва закончив перевязку. – Исподние тоже!

– Какого?! – вызверился священник.

– Твёрдого и красного! – удовлетворил его любопытство Бурей. – Думаешь, зад у тебя лучше?

Священнику ничего не оставалось кроме как покориться да скрипеть зубами, пока обозный старшина обрабатывал ему пострадавшие седалище и внутреннюю сторону бёдер.

– Облачайте отца духовного взад! – торжественно распорядился Бурей, закончив лечение. – Сапоги не надевайте, а ноги закутайте. Сейчас жрать будем.

– Не хочу, – с трудом ворочая языком и из последних сил стараясь не провалиться в сон, отказался священник.

– Я те дам «не хочу»! – обозный старшина поднёс к носу пациента огромный волосатый кулак. – Мне тебя ещё отваром поить, а тот отвар на пустое брюхо тебе все потроха сожжёт. Разговаривать он тут мне будет!

Отец Меркурий счёл за лучшее не спорить.

Котелок с горячей кашей появился почти сразу же. Священник, собрав последние силы, попытался сесть.

– Лежи, хвороба! – лапища Бурея пресекла движение в самом зародыше. – На, лопай!

Перед носом отца Меркурия зависла ложка с дымящимся куском мяса в окружении разваренного пшена.

– Мне нельзя. Мясо. Я монах.

– Ну и леший с ним! – не оценил такой щепетильности Бурей. – Ты что думаешь, бог такой дурень, что не разберёт, когда можно, а когда нет?

– Не богохульствуй!

– Харитоша!

Ложка ворвалась в рот священника, едва не выбив зубы, и разгрузилась там. Отцу Меркурию пришлось проглотить, просто чтобы не задохнуться.

– Вот так! – удовлетворённо проурчал Бурей. – Надо – и насильно накормим. Мы всяких видали. Так что давай жуй – сам говорил, что болящему можно.

«Господи, прости мне грех сей!»

Священник покорно протянул руку и взял ложку.

– Хватит, – остановил через некоторое время обозный старшина. – Много не надо. Завтра наверстаешь. На-ка, глотни.

Перед носом отца Меркурия снова возникла баклага. Уже не с яблоневкой, а с каким-то донельзя горьким и тягучим зельем. Но делать нечего – пришлось пить.